«Действительно, откуда бы вам это знать?» — усмехнулся про себя Шаффхаузен. Однако, он бы понял неловкую паузу в исполнении Дюваля, но не того, кто три года назад расписал часовню клиники самыми откровенными гомоэротическими сценами…
Эрнест молчал о чем-то своем, Дюваль вряд ли вызывал у него такие сильные переживания, что ему приходилось тщательно контролировать свое тело, чтобы не выдать их. Но замершее дыхание, расфокусированный взгляд и оставленная тлеть в пальцах сигарилла были для доктора таким же ясным языком, как слова, изрекаемые устами — и часто куда более точным и правдивым.
Однако, дознаться до содержимого его фантазий (или воспоминаний?) пока не представлялось возможным, и Шаффхаузен просто поощрил его дальнейший рассказ:
— Итак, вы считаете, что он понял вас превратно, когда вышел за вами из кинозала… Дальше.
— Я не считаю, что он понял меня превратно, — уточнил Эрнест. — Наоборот, он понял меня совершенно правильно… Я удивился только, что он не воспользовался шансом спустить все на тормозах — простите за дурной каламбур — дождаться меня в зале и сделать вид, что ничего не было. Ведь это он считает нас извращенцами, а не я.
Он бросил взгляд на Шаффхаузена, гадая, в самом ли деле он нуждается в откровенных подробностях как врач, или нашел удобный способ потешить собственные фантазии.
— Дальше… Дальше я зашел в туалет, до него там шагов тридцать, не больше, и больше ничего сделать не успел, потому что меня догнал Жан. Обхватил сзади руками, сказал, что ненавидит меня, что я больной извращенец, что меня убить мало и что мне место в Сантэ (2)… В общем, как-то так признавался… И при этом расстегивал мне джинсы. Минуты через две я немного пришел в себя и обнаружил нас в кабинке, целующимися как ненормальные и дрочащими друг другу, как школьники… И снова вспомнился лицей.
Очередная сигарета догорела до конца, едва не обожгла пальцы. Эрнет чертыхнулся и выбросил окурок.
— С амбивалентными (3) переживаниями месье Дюваля я разберусь отдельно. — заметил Эмиль, вынув сигариллу из мундштука и отправив ее в пепельницу. Эмоциональный сексуальный прорыв был искусно подогрет самой ситуацией, в которую этот дурак позволил себя завлечь. Досадно было, что Жан, достаточно рефлексивный для начинающего психотерапевта, не сумел справиться со своими энергиями Ид и позволил себе поддаться на провокативное поведение Эрнеста. Его гомосексуальный дебют в том виде, в каком он состоялся, угрожал не только карьере молодого доктора, но и вообще его членству в профессиональном сообществе.
«Но был ли Верней в самом деле провокатором или просто так совпало?» — задался Шаффхаузен закономерным вопросом. Выяснение этого ему еще предстояло:
— Так, значит, вы утверждаете, что активность первым проявил именно он? И вы никак не вынуждали его к этому, так? — снова уточнил он у Эрнеста, который, похоже, немного устал от беседы и начал замерзать — с гор в сторону моря задул холодный мистраль (4). Пора было заканчивать разговор, чтобы возобновить его завтра на свежую голову.
— Я ничего такого не утверждаю, — возразил Эрнест. — Трудно сказать, кто из нас первым начал, но кончили мы одновременно. И, знаете, доктор… Вы в своем праве, разумеется, быть недовольным и мною, и всей этой ситуацией… Но я все-таки не под судом тут. По крайней мере, пока. Но так как я обещал честно рассказать обо всем, я и рассказываю.
Он положил ногу на ногу и сцепил руки на колене.
— Нет, я его ни к чему не принуждал. Это не в моих правилах. Но то, что Жан сделал это добровольно, не означает, что он виноват. Никто не виноват в своих желаниях. И я не виноват, что мне досталось от папа… от Сен-Бриза это проклятое очарование, вместе с жаждой ебать все, что движется. Наверное, я его все же спровоцировал, но поверьте, месье Шаффхаузен — у меня не было такой цели. Я просто… просто потерял голову.
Шаффхаузен несколько раз кивнул головой, соглашаясь с аргументами Эрнеста. Это не означало, что он был согласен с тем, что никто не в ответе за то, что произошло, но Верней имел право считать так, как считал. Ему, в отличие от Дюваля, угрожало только возмещение суммы штрафа. За такую цену он себе мог позволить и дальше вести богемный образ жизни. Но Дюваль — Дюваль не мог. И мальчишку стоило проучить хотя бы для того, чтобы он больше не становился причиной личной драмы другого человека, ее спусковым крючком. Научить его видеть чуть дальше своего собственного носа.
Потому Шаффхаузен весьма нелицеприятно прокомментировал слова художника:
— Да, вы потеряли голову. А он — он может потерять теперь профессию, которой учился восемь лет. И даже не за то, что проявил свои наклонности, нет. За то, что сделал это с пациентом. Более того, сделал, зная ваш анамнез и тем самым перечеркнул все два года вашей терапии здесь. И за это отвечает именно он, Дюваль, врач. И я, как его руководитель, проглядевший в своем ученике и ассистенте латентную гомосексуальность.
Эрнест ошеломленно уставился на доктора. Мысль о том, что короткое любовное приключение может обойтись Дювалю дороже, чем он сможет заплатить, прежде не посещала художника — но тем неприятней и болезненней воспринималась теперь.
— Месье Шаффхаузен… но ведь вы… вы обещали, что ничего ему не сделаете. Что оставите в клинике. Доктор, если моя откровенность с вами станет причиной того, что Жана попросту вышвырнут на улицу, я… я задушу вас собственными руками, вот! И пусть меня казнят.
— Я вам не обещал этого. — жестко отрезал Шаффхаузен — Я сказал, что не стану отстранять его от работы с пациентами, но после того, что вы мне рассказали, у меня нет никаких гарантий, что он снова не пойдет на профессиональное преступление. И хорошо, если с согласия пациента. В этом случае, ему предстоит разбирательство в этическом комитете Французской Психоаналитической Ассоциации, если он хочет восстановить свою репутацию. А если это будет несовершеннолетний? За это у нас пока еще действует статья, уголовная статья, месье Верней. — доктор замолчал, переводя дыхание. Против воли, в нем снова поднялся гнев на всю эту дурацкую историю, которая могла обернуться большими неприятностями не только Дювалю, но и клинике в целом, если это дело получит хоть какую-то огласку. Жадные до скандала коко (5) разнесут сплетню о том, что в клинике Сан-Вивиан врачи насилуют психиатрических больных!
«Спокойно, спокойно, дружище…» — прозвучал в его голове голос наставника и друга — «Еще ничего такого не случилось
