Он вскинул руку в приветствии «рот фронт».
— Я чувствую себя хорошо. Когда вы меня отпустите?
За прошедшие шесть дней Эрнест успел усвоить, что на своей территории Шаффхаузен — царь и бог, персонал повинуется ему беспрекословно, и ни истерики, ни мольбы не производят ни малейшего впечатления на тех, кто смотрит на больничные правила как на Святое Писание. Похоже, его всерьез собирались лечить. И если манипуляции с телом он еще готов был перенести (выбора не было, да и физическая боль хоть немного усмиряла адское пламя, снедавшее сердце), то впускать Шаффхаузена в свою душу не собирался.
Эмиль улыбнулся краями губ, что делало его улыбку самую малость снисходительной. Юноша определенно взбодрился и тут же первым делом начал проверять границы дозволенного.
«Я не твой сердобольный папаша, мой дорогой, весьма, кстати, дорогой мальчик. Меня фиглярством не пронять тем паче, столь дешевым.» — подумал он про себя, определяя стратегию дальнейшего разговора. — «И ты у меня тут будешь торчать до тех пор, пока не станешь способен отличать всю эту коммунистическую пропаганду от реального мироустройства.»
Он припомнил свои юные годы и то революционное рвение, что толкало его самого на безумства и подвиги во имя всех несчастных угнетенных рабов в мире бездушного капитала. Его собственный отец преподал ему простой и отрезвляющий урок, проведя его как-то ночью по всем кабакам заводского района одного немецкого городка…
— И что вы намереваетесь делать, если выйдете отсюда уже сегодня? — спросил доктор, устраиваясь в кресле, стоящем у стены сбоку от кровати.
Эрнест пожал плечами, не желая признаваться, что вопрос Шаффхаузена застал его врасплох.
— Поеду в Париж. Я не люблю Ривьеру. В это время года хорошо ездить на акварели в Рамбуйе или Фонтенбло. Да и друзья недоумевают, куда это я запропал…
Ему не нравилось разговаривать с врачом, лежа в кровати — в таком распластанном положении, и почти раздетый, он не чувствовал себя равным собеседнику. Но, понятное дело, именно этого Шаффхаузен и добивается…
Эрнест посмотрел в окно, за которым вился плющ и шелестели апельсиновые деревья, и проговорил еще спокойнее:
— Я не питаю иллюзий, что вы меня отпустите прямо сейчас, но хочу получить назад хотя бы свою одежду. В этой рубашке я чувствую себя как персонаж фильма Хичкока.
«А мальчик умен и хитер, понимает, что к чему. Что ж, понимание — ключ к взаимо-пониманию. Посмотрим, как хорошо он себе представляет перспективу нашего сотрудничества…»
— Рамбуйе прекрасен весной, вы правы. А на Ривьере скоро станет жарковато. И я понимаю ваших друзей, наверняка вы в своем кругу пользуетесь особым спросом… как человек незаурядный. Однако, я и ваш отец, что доставил вас сюда в состоянии, близком к полотнам Босха, считаем, что вам пока рано покидать эти стены. То, что с вами здесь происходило эти шесть дней, не являлось лечением. Собственно, лечение начинается с сегодняшнего дня, и его продолжительность и эффект будут зависеть не только от меня и лекарств, которые я вам назначу. Как скоро и в каком состоянии вы отсюда выйдете, будет зависеть от того, как скоро между нами установится продуктивный контакт. К примеру, сегодня мы впервые можем с вами без помех и открыто поговорить о том, что вас привело в столь плачевное состояние духа.
Шаффхаузен сделал короткую паузу и добавил:
— Что касается вашей одежды, я предлагаю поступить так — каждый раз, когда вы будете делать сознательный шаг навстречу вашему исцелению — а это предполагает в том числе и доверие ко мне, как лечащему врачу — я буду отдавать распоряжение, чтобы вам возвращали по одной вещи из вашего привычного гардероба. Да, и на отца можете не давить, он одобрил это условие. Остальное зависит от вас, Эрнест.
— О, я нисколько не сомневаюсь, доктор, что у вас с моим папашей достигнуто полное взаимопонимание, — угол рта Эрнеста нервно дернулся. — Может, я и в самом деле безумец, которому нужна только одна рубашка, да и та смирительная, но я не наивен. Будь мои карманы пусты, вы меня выставили бы сию же минуту, как и любого другого бедняка. Да только граф де Сен-Бриз отчего-то считает необходимым спускать кучу денег на оплату этих вот апартаментов… — он выразительно повел рукой по сторонам.
— Вы получаете деньги и можете ставить на мне свои эксперименты, как удобно! И весьма респектабельно! Ну что ж, поговорим как деловые люди. Мои вещи можете оставить себе на память, в случае необходимости я могу уйти и голым. Так что я должен сделать, доктор, чтобы вы сочли меня здоровым? По правде говоря, мне здесь смертельно надоело.
«Надоело… и в вашей клинике… и на этой пафосной помойке с названием Ривьера… И на этой вашей ёбаной Земле!»
— Вы должны поправиться. Только и всего. — ответил Шаффхаузен, игнорируя остальные речи молодого человека, но хорошенько запомнив их содержание и направленность на борьбу с отцовскими деньгами и его личным авторитетом — тем, что, по его мнению, препятствует его свободе.
— Отвечаете, не отвечая? Бросьте, доктор. Что значит «поправиться»?
Эрнест скрестил на груди руки и свел плечи, словно ему внезапно стало холодно.
— Вы из меня выкачали три литра крови, и я уже задолбался по утрам писать не в толчок, а в мензурку. Но с этим хоть понятно — смотрите, как работают ваши зелья. Но мои мозги на анализ вы получите разве что после смерти. Так что мне сделать, чтобы получить свое exeat (1) — сменить окраску и превратиться в самого что ни на есть буржуазного, скучного и унылого субъекта? Объясните правила!
Шаффхаузен закинул ногу на ногу и сцепил пальцы рук на колене:
— Правила просты, месье. Я — ваш врач, вы — мой пациент. Вы попали в мою клинику в состоянии тяжелой депрессии, отягощенной двумя пассивными и одной активной попыткой суицида, а так же приемом алкоголя и тех лекарств, что вам выписывали ранее. Лекарства и алкоголь мы из вашего тела уже удалили, чтобы вы могли мыслить трезво и ясно понимали, что с вами происходит и почему. Теперь моя задача — вылечить вашу депрессию и вернуть вас в то состояние, из которого вы не будете пытаться сбежать в смерть. Ваша задача — помочь себе в этом же с моей помощью. За это ваш отец заплатил мне и будет платить до тех пор, пока контракт не будет выполнен. Если же вы вознамеритесь разорить своего отца — продолжайте упорствовать, тогда вас будут держать на принудительном питании и транквилизаторах,
