— Нет-нет-нет! — возмущенно качает головой Верней, и длинные темные волосы разлетаются, следуя его движениям. — Нет, нет, нет, никакой Библии, никаких еврейских царей! Побудем сегодня счастливыми язычниками!
— Пей… — Кадош подносит к его губам новую порцию крепкого и сладкого питья с привкусом солнца, — Если ты язычник, пей и возноси хвалу Дионису…
— Хотел бы я знать, какому богу ты молишься, — Эрнест делает пару больших глотков, перехватывает стакан и заставляет Соломона допить остальное.
Тот послушно выпивает и продолжает, как ни в чем не бывало, словно спиртное совсем на него не действует:
— А если так? «Уста твои — как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает сердца утомленных…» (5)
— Заткнись, заткнись, от библейской поебени меня тянет блевать! — рычит художник, как разозленный, нацеленный на драку кот, или Давид, готовый раскрутить пращу и свалить Голиафа. Он уже совсем пьян, и понемногу его захлестывает экстатический дионисийский восторг:
— Искусство — вот моя единственная религия, свобода — вот моя вера, секс — вот мое причастие, и смерть — единственный бог, каждый день доказывающий свое существование…
— Как насчет любви? — Соломон удерживает его в объятиях, не позволяя спотыкаться и налетать на мебель, пока они медленно, шаг за шагом, как бальные танцоры, перемещаются в сторону дивана.
— О, любовь! Всегда она! Любовь! Сказка для доверчивых деток, опиум для взрослых дураков! Ты что, серьезно, Соломон? Где же твоя хваленая мудрость? — Эрнест смеется и упирается ладонями в широкую грудь «еврейского царя», чтобы хоть немного увеличить расстояние между разгоряченными, жаждущими друг друга телами и не взорваться раньше времени, точно пубертатный подросток. Соломон молча усмехается в ответ на подначку, но его рот наполняется слюной от желания собственными губами и языком испытать смеющийся рот Эрнеста.
Потом они пьют кубинский ром, закусывая фруктами из вазы — гладкокожими персиками, бело-розовыми, истекающими прозрачным соком, пачкающей пальцы бордовой клубникой — и конфетами из круглой нарядной коробки, миндалем в шоколаде и апельсиновыми цукатами, добавляют еще рома, и… контуры реальности окончательно стираются, уплывают в золотистый туман.
…Вспышка: Эрнест обнаруживает себя голым, на коленях перед диваном, между широко раздвинутыми ногами Соломона — в брюках, расстегнутых и спущенных на бедра вместе с бельем, хрипло стонущего, с запрокинутой головой — в то время как он сосет его член. Роскошный обрезанный член, торчащий вперед и вверх на манер атакующей сабли…
…Туман. Привкус морской соли и горького масла на языке. Сильные руки поднимают его, чуть шероховатые теплые ладони оглаживают везде, непривычные упругие губы тесно и сладко обхватывают член, заставляя извиваться и бесстыдно, самозабвенно выть от жгучего удовольствия, пока семя резкими короткими толчками не выбрасывается наружу.
…Вспышка: они, оба голые, расслабленно лежат на диване, среди подушек и разбросанной как попало, смятой одежды. Голова Эрнеста покоится на груди Кадоша, покрытой мягкой волчьей шерстью — по крайней мере, так воспринимаются кожей темные с проседью волоски… как пепельная шкура оборотня. Пальцы Соломона зарылись до корней в длинные волосы любовника, и с явным удовольствием ерошат и путают густую шелковистую гриву цвета печеного каштана, без малейшего намека на седину, и наглаживают по-юношески нежную шею, словно над красотой Эрнеста Вернея время в самом деле не властно, как над Дорианом Греем.
Солнце за окном почти село, последние алые краски тонут в густой синеве, комната погружена в сиреневый сумрак, и двое мужчин на диване растворяются в нем, как призраки зазеркалья.
— Выпьем еще? — предлагает Кадош без тени улыбки. — Нам нужно топливо для долгой ночи.
— Если для долгой ночи — я лучше работаю на эфедрине и кофе, — бормочет Эрнест, кончиками пальцев лаская свод груди Соломона и словно невзначай задевая горошины сосков. — И… еще кое на чем, но это ни в аптеке, ни в бакалейной лавке не купишь.
— Кокаин. — это даже не вопрос, впрочем, художник и не думает отрицать:
— Да. Или травка. Я знаю, где купить, но надо ехать в «Каде»…
— Так поедем. Пьер подгонит машину, пока мы принимаем душ и надеваем фраки.
Эрнест фыркает — ему начинает нравится своеобразный юмор Соломона.
— Этот Пьер твой любовник?
— Нет. Я не сплю с теми, кто на меня работает или от меня зависит.
— Ты говоришь, как наркобарон.
— Может, я и есть наркобарон. Ты же меня совсем не знаешь.
— Хреновый ты наркобарон — у тебя при себе даже нет дозы чистого «снега». (6) И пьешь ты как девчонка.
Теперь фыркает Соломон и, осторожно сняв с себя руки художника, тянется за полупустой бутылкой:
— А ты вопишь как девчонка, когда кончаешь.
…Туман. Огни вечернего города, морской ветер в лицо, запах дорогого табака в салоне автомобиля перемешан с запахом кожи и бензина, вывески и витрины залиты светом, переливаются яркими, сочными цветами, крича о развлечениях и удовольствиях — любых, на любой вкус. Вкус апельсина на губах. Вкус языка Соломона на нёбе. Вкус корицы и кофе (откуда бы?). Грохочущая музыка на танцполе в клубе. Барабаны, бас-гитары, синтезатор и почему-то саксофон. Клубы сигаретного дыма. Привязчивый, маслянистый, травянисто-удушливый, с оттенком чайной заварки, запах марихуаны. Чужие руки, чужие голоса, чужие прикосновения. Собственное грубое, брошенное клубному приставале, охотнику за одноразовым сексом и дармовой травкой:
— Отвали на хуй, пидор!
… и спокойное Соломоново:
— Этот месье со мной.
…Потом он блюет в унитаз нелепого розового цвета, а руки Соломона бережно поддерживают его и отводят назад длинные волосы, чтобы они не запачкались. Кадош нежен и осторожен, не поддразнивает — ну, мол, кто из нас пьет как девчонка? — он просто рядом, все время рядом.
Потом они танцуют танго, или, скорее, медленный фокстрот под музыку танго, прижавшись друг к другу, и голова Эрнеста снова лежит на плече Соломона, а рука Соломона гладит спину любовника…
…Вспышка: тяжелый рок в музыкальных колонках, кабинка для секса в зоне чилл-аута (7), с возбуждающим красно-розовым светом, с кожаным полукруглым диваном, где они наконец-то имеют друг друга по-настоящему, с проникновением, без презервативов, по очереди, в разных позах, как дикари, не умеющие- и не считающие нужным — сдерживать движения, глушить в горле первобытные гортанные крики удовольствия… Соломон на грани оргазма низко рычит, шепчет что-то непонятное, звериное, чарующее, не то на иврите, не то на немецком, и эта странная грубая смесь звуков, в сочетании с резкими глубокими толчками члена, заставляет Эрнеста кончить так ярко, что сознание не выдерживает и уплывает в страну Фата-Морганы, в страну колдовских снов, где нет ни боли, ни смерти — а только гармония и совершенная красота Творца.
Комментарий к Глава 3. Ночной кутеж в Ницце1 Шприцер – освежающий напиток, состоящий из белого вина и минеральной воды, смешанных в равной пропорции
2 Кальвадос – разновидность яблочного или грушевого бренди, культовый напиток во Франции; граппа – итальянская водка. Кадош предлагает Эрнесту реально существующий коктейль “Дружба народов”: кальвадос,
