«А, так вот с кем он устроил свое спонтанное свидание… Изобретательно, ничего не скажешь. Но вот что об этом теперь уже почти что знает еще один человек из медицинской среды — вот это прескверно!»
Он заговорил с Сесиль, пытаясь понять, что возможно сделать ему самому, какой линии поведения придерживаться, чтобы девушка не кинулась искать поддержку в другом месте. А что она была настроена решительно в своем желании «оградить доктора Дюваля от влияния этого нездорового субъекта», он ни разу не усомнился. Личные мотивы Сесиль тоже были ему понятны, однако, столь деликатная тема требовала к себе более трезвого подхода, нежели истерическое манипулирование объектом страсти и теми, кто по ее мнению был способен на сей объект повлиять нужный ей образом.
Шаффхаузен попытался успокоить и урезонить девушку, обратив внимание на ее собственную навязчивую идею; она не осталась в долгу и едва ли не открыто приписала ему врачебную халатность и попустительство в отношении пациентов, страдающим перверсиями на сексуальной почве. На языке светском это было равносильно тому, что доктора назвали защитником педерастов и их аморального образа жизни, а в устах разгневанной женщины такое обвинение было немногим лучше, чем навешивание ярлыка тайного гомосексуалиста. Поняв, что так он не добьется от нее молчания, и только настроит мадемуазель Пети против себя самого, Эмиль сменил тактику. Он аккуратно спросил, чего же мадемуазель ждет от него, какой поддержки и помощи. Сесиль тут же предложила ему применить свою власть над месье Дювалем и запретить ему покидать пределы клиники в Мариенштадте.
— И как вы себе это представляете, мадемуазель? Я должен отдать ему приказ, как генерал де Голль, а он должен взять под козырек, иначе будет расстрелян по законам военного времени? Это абсурд, я здесь, в Антибе, Дюваль там, у вас, у него есть мое задание, которое он должен выполнить точно в срок, денег у него мало, поехать куда-то далеко он не сможет. А у месье Вернея и подавно одни долги…
Шаффхаузен забылся и назвал фамилию Эрнеста вслух, но поздно прикусил язык — вибрация телефонной мембраны уже донесла до слуха мадемуазель Пети эту ценную и должную оставаться в тайне информацию…
«Проклятье! Теперь она еще и это знает! Отлично, доктор Шаффхаузен, готовьтесь к скандалу, готовьтесь к тому, что теперь вас разорят из-за этих двоих влюбленных дураков и мстительной ревнивой сучки!»
— Кхм… так что я полагаю, ваши опасения напрасны. Месье Дюваль — порядочный молодой человек, он дорожит своей карьерой, он понимает, что такие свидания не в его интересах, и вскоре это все прекратится само собой, поверьте мне. А пока оставайтесь с ним рядом, будьте любезны, отзывчивы, спокойны, не давите на него, и помните, что любой человек будет протестовать, если кто-то без разрешения попытается заглянуть к нему в душу. Вы же врач, мадемуазель Пети, вот и оставайтесь в рамках врачебной этики. Попытки насильственным образом вмешиваться в его личную жизнь не приведут ни к чему хорошему, уверяю вас.
— Не приведут, говорите? Что ж, тогда, может быть, нам стоит открыть ворота клиники Майринштадт и выпустить всех, кто в ней проходит лечение на свободу? Ведь такое лечение — тоже насилие над их природой, не так ли, доктор Шаффхаузен?
— Не так, Сесиль, те, кто проходит лечение в клинике — пациенты, которые согласились с тем, что больны. Или так постановил суд после надлежащей экспертизы. Доктор Дюваль — не пациент, и вы не можете поступать с ним так же, как с теми, кого вы лечите и исследуете. Поверьте моему опыту, то, что сейчас происходит у доктора Дюваля, скоро пройдет, через нечто подобное проходят почти все молодые люди, но 95% из них потом благополучно женятся, заводят детей и ведут добропорядочную жизнь. Оставьте его в покое, и он справится с этим сам.
— Хорошо, доктор Шаффхаузен, я поняла, что вы ничем не сможете помочь мне. Спасибо за разговор, в любом случае, он был для меня весьма полезен. — сказала она и повесила трубку.
Шаффхаузен некоторое время слушал короткие гудки, потом опустил трубку на рычаг и откинулся в кресле. Захотелось курить. Он достал сигару и заодно бутылку Курвуазье. Налив коньяк в бокал и закурив, Эмиль подошел к окну, открытому в умытый недавним дождем сад, и глубоко задумался…
Поразмыслив, он позвонил дежурному и попросил разыскать и привести к нему Эрнеста Вернея. Десять минут спустя в дверь постучались, но вместо Вернея на пороге возник медбрат, который сообщил, что месье художника нет на территории клиники, а на его кровати он обнаружил конверт, адресованный месье Шаффхаузену.
Доктор взял конверт, отослал медбрата прочь и, надорвав бумажный край, вытряхнул содержимое на стол. Из конверта вывалилось несколько бумажек по 100 франков каждая, и плотный лист бумаги, свернутый пополам. Развернув его, Шаффхаузен прочел записку, из которой следовало, что месье Верней благодарит его за гостеприимство и заботу, обязуется довыплатить все свои долги в течение года, просит не разыскивать его, и просит прощения за причиненное беспокойство. Никаких указаний насчет того, куда на сей раз повлекло буйного принца облаков, в записке не содержалось.
Тогда Шаффхаузен быстро нашел записную книжку и набрал длинный номер клиники Майринштадт. Дежурный врач, выслушав его вопрос, сообщил, что месье Дюваль взял отгул за свой счет и собрался срочно в Париж к своему врачу-пульмонологу, на консультацию по поводу бронхиальной астмы…
«Значит, они все-таки решили встретиться в Париже… Что ж, умно, и глупо одновременно…»
Словно по какому-то наитию, он спросил, кто из специалистов клиники поедет на парижскую конференцию, и в числе других имен врач назвал ему Сесиль Пети, ассистентку и ординатора доктора фон Витца, и Соломона Кадоша, лучшего молодого специалиста по неврологии и нейрохирургии…
Обед было решено подать не в столовой — там было маловато места и света — а в гостиной, чьи окна и стеклянная раздвижная дверь выходили на огромный балкон-террасу, сплошь увитый зеленью и заставленный жардиньерками с цветами. Само собой, блюда не готовились на домашней кухне, а были заказаны в ресторане, вместе с услугами по сервировке и подаче. Список гостей, приглашенных к обеду, обязывал: ожидались мэр с супругой, мэтр Дюрок — лучший
