3 Туше – фехтовальный термин, означающий, что противник получил укол или сдается
4 Искаженная цитата из Евангелия, Кадош намекает на сцену пляски Иродиады (Саломеи) перед отцом и его гостями.
5 Цитата из “Песни песней”
6 “Снег” – кокаин на сленге
7 чилл-аут – приватная зона в клубе, место для релаксации и (часто) занятий сексом в отдельных кабинках.
Визуализации:
1. Эрнест Верней. Ну, Дориан Грей – так Дориан Грей)) Изменился, конечно, за двадцать лет, но не особенно сильно:
https://c.radikal.ru/c15/1805/43/e445ea7e6d4c.jpg
2. Соломон Кадош. Поистине дьявольское очарование)
https://a.radikal.ru/a24/1805/ce/45ae8596c99a.gif
https://b.radikal.ru/b08/1805/63/1e729f4f309b.jpg
https://b.radikal.ru/b27/1805/12/7808c6daca67.jpg
Ну и музыкальный ряд к сцене ночного кутежа:
https://www.youtube.com/watch?v=JjClTx52SYI
====== Глава 4. Неудавшийся обед ======
Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, — и польются ароматы его! —
Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.
Песнь Песней
— Месье де Сен-Бриз, вы меня слушаете? — нотариус Бертье постучал по столешнице своей любимой паркеровской ручкой, чтобы привлечь внимание виконта, который с первых минут встречи выглядел рассеянным, а теперь и вовсе отвлекся, уставился в окно на апельсиновое дерево, как будто оно было куда интереснее скучных бумаг.
— Да-да, простите, мэтр. Я слушаю. — Эрнест виновато улыбнулся.
Нотариус досадливо поджал губы: ему казалось странным и в определенной степени оскорбительным безучастие «цыгана» (как в недавней беседе поименовала месье де Сен-Бриза почтенная мадам Дюваль) к посмертным распоряжениям доктора Шаффхаузена. Даже ребенок сообразил бы, что полномочный представитель французского государства неспроста разыскивал за Ла Маншем какого-то художника и приглашал его незамедлительно прибыть в Антибы, где на третий день после погребения доктора будет вскрыто и оглашено завещание.
Самой пикантной и лакомой деталью ситуации было полнейшее юридическое одиночество Шаффхаузена: сей достойный муж к моменту оставления земной юдоли был одновременно сиротой и вдовцом, бездетным вдовцом… У него не было ни братьев, ни сестер, ни дядюшек с тетушками, ни племянников. Внебрачных и приемных детей (по крайней мере известных закону, могущих заявить свои права) у доктора также не имелось. Из всего этого следовало с кристальной ясностью, что Шаффхаузен имел право распорядиться не частью, а всем своим движимым и недвижимым имуществом по своему усмотрению, не отделяя обязательной части никому из членов семьи.
Распорядиться же было чем: помимо клиники «Сан-Вивиан» (которая, с точки зрения гражданского права, являлась не просто виллой, то есть земельным участком с домом такой-то площади и парком в столько-то акров, но целым предприятием), доктор владел еще и солидным личным капиталом, в наличных деньгах и ценных бумагах.
Приблизительная общая стоимость движимого имущества составляла два с половиной миллиона франков, точная же стоимость всего наследства должна быть названа при оглашении завещания, и Бертье заранее предвкушал этот момент, как истинный гурман.
Он обожал огласительные церемонии: долгие сборы, подготовку, раскладывание документов, нервные перешептывания родственников покойного, с трудом скрывающих тревогу или алчность, собственное откашливание перед началом чтения… Ей-богу, и Паваротти с его божественным тенором не всегда внимали с такой жадностью, как маленькому уродливому нотариусу, похожему на горбатого воробья! А после — вытянувшиеся лица и возмущения претендентов на куш, оставшихся с носом, лицемерные слезы облагодетельствованных и одаренных… Он, Бертье, купался в этом, как иные красавчики купаются в женской любви, и наслаждался чужим разочарованием, как телом проститутки.
И вот, понимаете, как раз такой красавчик, дитя богемы, за чей поцелуй некоторые впечатлительные особы готовы голышом среди бела дня пробежать через все Антибы, сидит перед ним истуканом, и смеет делать вид, что ему все равно!..
Между тем дела семейства де Сен-Бриз — Бертье установил совершенно точно — вот уже десять лет как идут далеко не блестяще. Граф Эжен распродал большую часть собственности, в том числе и виллу на Ривьере, оставив семье только дом в парижском предместье и апартаменты в Латинском квартале. А фамильный замок в Бургундии был давным-давно заложен и, с разрешения банка, превращен в пансион для туристов, почти не приносивший дохода, но позволявший хотя бы обслуживать закладную и кое-как поддерживать реноме старинного аристократического рода.
Виконт Эрнест, впрочем, на сей счет не переживал, он много лет жил отдельно, совершенно самостоятельно, никакой помощи от отца не принимал со времен вступления графа во второй брак (недолгий и несчастливый), фамилию носил материнскую, да еще и жил большей частью за пределами Франции, что могло бы изрядно затруднить поиски, не будь у Бертье профессиональных связей по всему континенту. И не только среди коллег-стряпчих, но и среди полицейских, и даже в Интерполе…
«М-да, мальчик, стал бы я за тобой гоняться по всей Европе, если бы не щедрость месье Шаффхаузена, упокой Господь его душу! За такой гонорар я бы тебя нашел даже в заднице у дьявола, хе-хе… а ты, судя по всему, и в ней уже успел побывать — не далее, как позапрошлой ночью в Ницце…»
В красках и с подробностями представив эту картину, Бертье развеселился и, вопреки своим правилам — держать лицо в присутствии клиентов, захихикал настолько мерзко и гадко, что Эрнест наконец-то по-настоящему пробудился от своих мечтаний и посмотрел на «крошку Цахеса» с неподдельным интересом и удивлением:
— Я сказал что-то настолько смешное, мэтр Бертье?
— Простите, — в свою очередь извинился нотариус, вытащил из кармана красный платок, два раза всхрюкнул в него и снова обрел торжественную серьезность:
— Месье де Сен-Бриз, я никогда не ворую время напрасно, поверьте мне. Я не стал бы вас тревожить до оглашения завещания, понимая, в каком горе вы пребываете…
— Но?
— …Но закон есть закон. Я обязан, в качестве уполномоченного посредника, до церемонии задать вам несколько вопросов о ваших отношениях с доктором Шаффхаузеном, поскольку на этом категорически настаивает душеприказчик.
— Хм… А кто этот душеприказчик и какое ему, собственно, дело до моих отношений с… покойным?
— Месье Жан Дюваль. — сказал нотариус так важно, точно объявлял лауреата на Каннском фестивале.
— Жан? Ах вот оно что… — уголок рта художника дрогнул, скрывая не то улыбку, не то гримасу. — Доктор Дюваль мог бы поговорить со мной лично, мы же с ним старые друзья, но раз он вас уполномочил, я готов отвечать.
«Ба, старые друзья! А вы шалун, месье Дюваль, кто бы мог подумать, с виду-то — овца овцой. Выходит, не зря ваша дамочка так психует, дыма без огня не бывает».
Довольный своей наблюдательностью, Бертье снова всхрюкнул, достал из папки несколько прошитых документов, затем сдвоенный лист, оформленный наподобие визовой анкеты, взял поудобнее ручку, потребовал у Эрнеста паспорт и перешел к вопросам:
— Вы подтверждаете, что вас зовут, согласно метрикам, Луи-Эрнест де Сен-Бриз?
— Да.
— Вы родились в Париже, 8 ноября 1946 года?
— Да.
— Ваш отец — граф Эжен -Мари де Сен-Бриз?
— Да.
— Ваша мать — Элен Верней, художница?
— Совершенно верно.
— В настоящее время вы, хотя и продолжаете носить фамилию де Сен-Бриз, используете фамилию матери и только одно из ваших имен, а именно Эрнест?
— Да,
