«Ну, вот же он, твой царь Соломон… — прошептал внутри сознания очередной голос, похожий на голос Эрнеста. — Вот он, давай, действуй, используй свой шанс! Иначе ты никогда больше не решишься!»
— Месье Кадош!.. Стойте!
— Черт подери! — мужчина вздрогнул и едва не выронил бутылку, когда темная взлохмаченная фигура прянула из темноты и преградила ему путь. — Это опять вы? Какого… что вы здесь делаете?
— Жду вас. Потому что вы не соизволили меня принять — из-за совещания — вот мне и пришлось торчать здесь, между нашими кабинетами, чтобы случайно вас не пропустить.
— Что-то настолько срочное?
— Да, срочное. Я должен с вами поговорить…
— Подождите.
Он бросил напряженный взгляд за спину Жана, потом по сторонам и, видимо, принял какое-то решение. Взяв Дюваля за плечи, он развернул его и подтолкнул в сторону лестницы:
— Поднимитесь наверх, в мансарду, и ждите меня у процедурной. Я приду через десять минут, и мы поговорим. Стойте там и не двигайтесь с места, вам ясно?
Жан, весь дрожа от нервного перенапряжения и возбуждения, вспыхнувшего от касания Соломоновых рук, кивнул:
— Ясно, но вы…
— Ждите там, где я сказал. Посмеете двинуться с места до моего появления — пожалеете, что на свет родились. Вам понятно?
— Да.
— Ступайте!
Дополнительных стимулов не потребовалось. Дюваль, исполнившийся поистине библейской покорности, на ватных ногах двинулся к лестнице, отворил дверь, вышел на площадку и взбежал по ступеням, ни разу не оглянувшись.
Исаак Кадош дождался, пока шаги безумного доктора затихнут наверху, и быстро двинулся к своей собственной цели — кабинету Шаффхаузена, где его ждали старый друг, доктор фон Витц, и родной брат Соломон.
— Наконец-то! — прорычал Витц, когда в двери ворвался аравийский самум по имени Исаак, но больше ничего не успел сказать: в его сторону полетела принесенная бутылка «Хеннеси», и доктор, ринувшись вперед, принял подачу, как заправский бейсболист:
— Поймал!
Исаак, едва у него освободились руки, принялся сдирать с себя пуловер и одновременно расстегивать джинсы. Зрелище этого стриптиза было настолько же прекрасным, насколько и странным, так что Соломон, возжелавший заключить брата в объятия, едва тот вошел, опустил руки и удивленно спросил:
— Что случилось, Лис? (2)
— Для начала иди-ка сюда. — Исаак сам привлек к себе близнеца, и они, по старой детской привычке, обхватили друг друга за плечи и нежно прижались лбами. — Боже, как хорошо, что ты приехал, Сид, я уже не знаю, куда деваться… Раздевайся, у тебя не больше пяти минут!
Соломон послушно начал расстегивать рубашку, а Исаак, отступив назад, окончательно сбросил одежду и обувь, оставшись в одних черных спортивных трусах, и воззвал:
— Быстрее, ну что ты возишься, Сид!
Доктор Витц откровенно залюбовался неожиданным шоу в исполнении великолепных близнецов: высокие, отменно сложенные, поджарые, с атлетическими торсами и длинными мускулистыми ногами, с густыми волосами и точеными чертами лиц, они могли с равным успехом послужить и натурой для классической скульптуры, и моделями эротической фотосессии. Даже самый предвзятый критик, помешанный на эстетике юности, не смог бы найти изъяна в их зрелой мужественности. Поразительное внешнее сходство добавляло огня — когда эти двое стояли друг напротив друга, то напоминали Нарцисса, любующегося собственным отражением, или Диоскуров, готовых слиться в братском (…а может, и не совсем братском…) объятии. Единственными видимыми различиями близнецов были татуировка в виде саламандры, обвившей левое плечо Исаака, и длинный шрам, тянущийся от середины ребер почти до бедра по его левому боку.
Витц кашлянул, напоминая о своем присутствии, но больше никак не стал вмешиваться в увлекательный перформанс, спокойно открыл коньяк, наполнил приготовленные бокалы, взял свой и уселся на диван в ожидании развития событий.
Соломон тем временем тоже разделся до трусов и потребовал объяснений, хотя смутно догадывался о произошедшем:
— Ты с кем-то столкнулся по пути?
— Не с кем-то, а с этим твоим чудаком Дювалем, вообразившим, что у нас с ним — точнее, у него с тобой — роман… Ему, видишь ли, надо срочно поговорить, Сид! Так срочно, что он готов всю ночь просидеть на пороге твоего кабинета, пока ты его не впустишь.
Соломон присвистнул:
— Н-да, дела… У него и правда с головой не в порядке. Хорошо, я разберусь с этим.
— Пожалуйста, разберись. Отправь его домой в постельку, под бочок к законной супруге, и возвращайся скорее. Я рассчитывал провести спокойный вечер с тобой, старина, а не бегать по клинике от этого… любителя экстремальных удовольствий.
Братья быстро менялись одеждой, и каждый с невольным наслаждением натягивал на себя вещи, пропитанные теплом близнеца. Фридрих, хотя и не мог налюбоваться ими, все же с деланной скромностью отвернулся от этой интимной сцены, просмаковал глоток коньяка, и хрипло пропел строфу из Бернса (3), на мотив популярного шлягера:
— Пускай ты на ветру продрог,
от худших бед помилуй бог
Ту, что тебе через порог
позволит перейти!
В саду раскрывшийся цветок
лежит, растоптан, одинок:
и это девушке урок,
как ей себя вести…
Исаак отмахнулся от фривольного намека, а Соломон, мысленно простраивая предстоящее объяснение с Дювалем, только укоризненно взглянул на коллегу, вдруг заговорившего стихами.
Жану казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он поднялся на третий этаж и, с трудом отыскав в темноте дверь в процедурную — включить в коридоре свет он так и не решился — замер возле нее, как солдат на часах.
Член его тоже стоял по стойке «смирно», эрекция ощущалась как болезненное напряжение и тяжесть в паху, и поделать с этим ничего было нельзя, по крайней мере до появления Соломона. Дюваль понятия не имел, что скажет ему при встрече, как объяснит свое безрассудное поведение и назойливость, но молчать, терпеть, прятать глаза и делать вид, что между ними не происходит — и никогда не происходило — ничего необычного, он больше не мог.
Минуты текли медленно и вязко, чернильная темнота казалась живой, дышащей, и по спине Жана пробегала липкая ледяная дрожь, когда он против воли всматривался и фантазировал о неведомых страшилищах, которые могут прятаться в углах и стенных нишах, наблюдать за ним, жадно и голодно, и выжидать момент, чтобы схватить его длинными щупальцами или когтистыми лапами.
Наконец, внизу глухо хлопнула одна дверь, потом скрипнула другая, и на лестнице снова послышались шаги. Истерзанная душа Дюваля рванулась к этим спасительным звукам, навстречу Соломону, но тело точно одеревенело, приклеилось к стене…
Психоаналитик нашел бы много богатого материала в подобном переживании, оценил бы его связь и с материнским архетипом, и с метафорой волшебной сказки, однако никогда еще Жан не
