— Вы ведь понимаете, месье Кадош, что должны мне за это?
— Зависит от содержания записи.
Кампана перевел взгляд на художника и слегка склонил голову к плечу, что сделало его похожим на ученого ворона:
— А вы понимаете, месье Верней?
— Боюсь, что нет, месье Кампана, но, пожалуйста, включайте скорее! — Эрнест нервно глотнул воздух, как утопающий, боясь, что снова ощутит дурноту после отравы. — Он что-то сказал… признался?..
— Черта с два он признался. Все отрицает, и, должен признать, его версия событий логична и убедительна.
— Как и в прошлый раз, когда ты с ним встречался… — тихо заметил Соломон. — Когда он пытался отправить на гильотину моего брата, его версия тоже была убедительна, и убедила всех, кроме тебя.
Комиссар хмыкнул:
— Ты, друг мой, не забывай, что в суде мы потерпели поражение. Приговор Исааку никто не отменял, его просто смягчили после врачебного ходатайства.
При этом напоминании лицо Кадоша слегка побледнело, губы сжались в тонкую линию, но за пару секунд он овладел собой, успокаивающе улыбнулся Эрнесту, с тревогой смотрящему на него, и очень мягко попросил:
— Включай запись, Юбер.
Диктофонная запись беседы комиссара Национальной полиции Юбера Кампана, и преподавателя кафедры теологии Католического института Густава Райха.
22 мая 1986 года.
— Добрый день, месье Райх. Спасибо, что уделили мне время для беседы.
— Добрый день, месье Кампана. Я законопослушный человек и знаю, каковы полномочия полицейского комиссара. Спрашивайте, охотно дам вам любые пояснения. Всегда рад помочь тем, кто охраняет закон и порядок.
— Вам совершенно не обязательно распинаться в приверженности Фемиде. Я здесь неофициально — по крайней мере пока — просто навожу справки.
— Мгм, мгм. Да, я понимаю, господин комиссар. Спрашивайте же.
— Вы знаете человека по имени Эрнест Верней?
— Мы встречались.
— Как часто?
— Я имел удовольствие видеть месье Вернея всего один раз.
— Когда и где?
— Это было несколько дней назад… кажется, во вторник. В соборе Нотр-Дам.
— Вы познакомились на мессе?
— Нет, наверху, знаете, где сидят каменные чудовища, символизирующие грехи. Он неважно себя почувствовал, и я помог ему спуститься по лестнице.
— Что значит — неважно почувствовал? Его тошнило, он был пьян?
— Нет, он жаловался на сердце и был бледен. Спиртным от него не пахло, но знаете… мне показалось, что он немного одурманен, да. Возможно, наркотики.
— Так с какого же ляда вы взялись лично помогать наркоману, месье Райх? Достаточно было звонка в скорую помощь.
— Мое мировоззрение не позволяет оставить без помощи того, кто просит о ней, господин комиссар, будь он хоть трижды наркоман. Господь хочет не смерти грешника, но лишь его обращения.
— Мгм… Похвально. Вы поэтому так настойчиво приглашали его к себе домой, выпить глинтвейна — из христианского милосердия?
— Вы напрасно иронизируете, господин комиссар. Но именно так и было. Я не мог поступить иначе, поскольку месье Верней оказался… ммм… в крайне неловкой ситуации, и отчасти по моей вине.
— Поясните?
— Он не хотел ехать в больницу, собирался отправиться к своей подруге, в Латинский квартал, и пытался поймать такси, но никто не брал его.
— Вы и тут вызвались помочь?
— Конечно. Я не мог ни бросить его на улице, ни позволить ехать на метро — он запросто мог бы свалиться с платформы. Я поймал для него такси и сам поехал с ним, намереваясь проводить до дома.
— Чудесная история, как раз для рождественского выпуска «Круа»(12). Каким же образом он все-таки оказался у вас дома — вы ведь этого не отрицаете?
— Нет, господин комиссар, не отрицаю. В такси моему подопечному — позвольте так его называть — внезапно стало совсем плохо, и стало понятно, что до рю Эколь мы просто не доедем. Я живу гораздо ближе и принял решение отвезти месье Вернея к себе домой, дать ему возможность привести себя в порядок и позвонить подруге. Как я уже говорил, ситуация была крайне, крайне неловкой. Мне еще пришлось улаживать проблемы с таксистом, он требовал оплатить чистку салона.
— Номера такси вы, конечно, не запомнили?
— Что вы, даже внимания не обратил… До того ли мне было, с больным на руках.
— Не с больным, а с мертвецки пьяным или накачанным, судя по вашему описанию, месье Райх. Это снова заставляет меня поинтересоваться, почему же вы не прибегли к помощи врачей и лично возились с человеком, которого, по вашим словам, видели впервые в жизни.
— Господин комиссар, моя вера, мой образ жизни и мое мировоззрение, а также правила Ордена, обязывают…
— Да-да, я все понимаю про христианскую этику, ваше мировоззрение и дух истинного католицизма, я глубоко уважаю отца Хосемарию Эскрива, но это не делает ваш поступок мотивированным, логичным и оправданным в моих глазах.
— Хорошо, месье Кампана, я вам признаюсь кое в чем.
— Превосходно. Я весь внимание.
— У меня был один небескорыстный мотив.
— А именно?
— Миссис Шеннон.
— Вы подразумеваете миссис Ирму Шеннон, гражданку Великобритании, 1934 года рождения, сожительницу месье Эрнеста Вернея?
— Какое отвратительное слово «сожительница», месье Кампана. Да, я говорю о ней. Об Ирме Шеннон. Месье Верней назвал мне ее имя и дал визитную карточку, так что ошибки не было. Я знал, что он собирается ехать к ней.
— И что же?
— Несмотря на свой образ жизни, она была верующей католичкой и собиралась сделать крупное пожертвование колледжу и нашему фонду укрепления семьи, морали и здоровья нации. Я решил, что моя встреча с месье Вернеем и помощь, которую я взялся ему оказывать, ни что иное как знак свыше.
— Мгм… Начинаю понимать. Вы нашли способ потрафить потенциальному спонсору сразу в нескольких важных пунктах. Взяли под крылышко ее непутёвого любовника, приютили у себя, спасли от позора, а заодно получили повод пригласить миссис Шеннон приехать с частным визитом… Покажете себя истинным добрым католиком на деле. Умно, очень умно.
На записи послышался отчетливый тяжелый вздох:
— Вы несколько грубовато излагаете, господин комиссар, я не настолько своекорыстен, но все же суть ухвачена вами верно. Да, я предпочел не оставлять месье Вернея сперва на улице, а потом в перепачканном салоне такси, забрать его к себе домой и позвонить миссис Шеннон.
— Вы сами с ней связались?
— Нет, позвонил мой секретарь, оставил для нее сообщение; потом она сама перезвонила, и по ошибке сперва приехала ко мне на работу. Секретарь ее встретил и привез по нужному адресу.
— Что было потом?
— Она очень расстроилась из-за случившегося. Месье Верней, которому стало немного лучше после душа и глотка безалкогольного глинтвейна, почему-то не обрадовался ее приезду. Между ними случилась неприятная сцена, я стал невольным свидетелем, и только мой опыт катехизатора помог…
— Да-да, я понял… Значит, вы утверждаете, что Ирма Шеннон и Эрнест Верней бурно поссорились в вашем присутствии, потом все-таки уехали вместе, и месье Верней на момент отъезда был вполне здоров?
— Да, за исключением последнего пункта. Я не могу ручаться за его здоровье. Ему стало лучше, это верно, но выглядел он не слишком
