— Ого! Вот это завтраки вы готовите, доктор Кадош… Вы всегда их предлагаете после дружеской поёбки, или я удостоен особой чести, после того, как успокоил ваше братское сердце насчет Лиса?
— Я всегда завтракаю, поскольку пренебрегать утренней трапезой вредно для здоровья, и, само собой, приглашаю к столу моих гостей, — спокойно ответил Соломон, но уголок рта, слегка дернувшийся вниз, обнаружил недовольство.
Кадоша покоробила нарочитая грубость, хотя в глубине души он понимал, что это всего лишь превентивная защита, попытка Жоржа скрыть неуверенность и смущение после того, как переспал с братом-близнецом лучшего друга. Переспал не по пьяни, а на совершенно трезвую голову, как говорится, в здравом уме и твердой памяти.
— А, вот как, значит, я гость… просто гость…
— Да.
Жорж обиженно хмыкнул:
— Понятно. Что ж, закатаю губы обратно…
— Я благодарен тебе за твой такт.
Соломон имел достаточно опыта в подобных беседах с любовниками, чтобы на корню пресекать эмоциональные манипуляции и сразу же ставить точки над «и». Лис, несмотря на собственный богатый опыт донжуанских похождений, таким навыком не обладал, потому и влипал порой в неприятные истории. Оставалось только надеяться, что юный Ксавье Дельмас не станет начинать их первое совместное утро с ревнивых капризов и выяснения отношений.
Соломон усмехнулся своим мыслям, спрашивая себя, не ревнует ли он сам, и включил кофемолку; зерна весело затрещали.
Жорж подошел к нему сзади вплотную, прижался наспанным телом, обхватил ладонями за живот и уткнулся носом в шею. Ему всегда нравился запах Лиса, ставший за годы дружбы почти родным, но аромат Соломона был поистине потрясающим — может, из-за дорогого одеколона, со смешанными нотами сандала, горького цитруса и табака, может, из-за более правильного и здорового образа жизни — и возбуждал гораздо сильнее.
— Так я повторяю вопрос: ты будешь яйца бенедикт или…
— Ммммм…- Жорж слегка двинул бедрами и прижался плотнее, чтобы Соломон почувствовал его нарастающую эрекцию. — Если уж ты предоставляешь мне выбор среди яиц, то можно я выберу… твои?..
Полотенце упало на пол.
Дыхание Кадоша немного сбилось — совсем чуть-чуть, но этого легчайшего поощрения Жоржу хватило, чтобы скользнуть вниз, к ногам Соломона, стянуть с него свободные домашние штаны из лилового шелка, и жадно обхватить губами полувозбужденный член… Ему не потребовалось много времени, чтобы привести любовника в полную готовность, и сорвать с его губ низкий стон удовольствия.
Он упоенно отсасывал Соломону и не менее упоенно дрочил себе, и тут… наглый и громкий телефонный звонок, раздавшийся прямо над ухом, мгновенно разрушил всю идиллию. Жорж протестующе замычал, когда невыносимый, но до боли желанный мужчина без церемоний отобрал у него член и, кое-как натянув штаны, поспешил к телефону:
— Это Лис! Я должен ответить.
— Знаешь, — сказал Жорж в спину Кадошу. — если бы вы не были однополыми близнецами, я бы сказал, что вам надо жениться друг на друге, и спать тоже друг с другом, и не морочить людям голову…
Соломон никак не отреагировал на эту глубокомысленную сентенцию и, надеясь услышать голос брата, схватил трубку:
— Слушаю…
Звонил Юбер Кампана, полицейский инспектор и хороший друг. Голос у него был как у недовольного носорога:
— Доброе утро, доктор Кадош.
— Доброе, инспектор. Чем могу… о, нет… Что-то случилось с братом?!
Несколько секунд Кампана молчал, а Соломон, похолодев, считал гулкие удары сердца; потом инспектор громко чертыхнулся и, разом оставив все церемонии, выпалил:
— Я, блядь, понятия не имею, что с твоим братом! Никаких сведений, что с ним произошло что-то плохое, мне не поступало! Пока, во всяком случае. Зато передо мной лежит заявление о похищении человека, поданное родственниками, и в качестве подозреваемых — ты идешь под номером первым, а твой братец — только под вторым.
— Подожди-подожди, я ничего не понимаю… Какое похищение, что за бред?
— Бред или не бред, следствие разберется, — буркнул Кампана. — Но на всякий случай, скажи мне вот прямо сейчас, не под протокол, как другу: где ты провел сегодняшнюю ночь?
— Дома.
— Один?
— Нет.
— Вот дерьмо! Лучше бы ты сказал, что один. А твой брат?
— Полагаю, тоже дома, но не на рю Лафайет, на Монмартре. Или где-то еще.
— Один? Что ты молчишь, отвечай! Один он там сейчас или нет?
Соломон мог только догадываться, где и с кем сейчас Исаак, он и сам хотел бы это выяснить больше всего на свете. Его не обманул громкий голос и грубый тон Кампаны: инспектор вел не допрос, а в нарушение всех служебных инструкций и процессуальных норм предупреждал подозреваемого о выдвинутых обвинениях. Отвечать в любом случае следовало с большой осторожностью, чтобы не навредить ни брату, ни Кампане (неизвестно, откуда звонил инспектор и кто еще мог его слушать), ни самому себе.
— Не знаю. Он не берет трубку со вчерашнего дня.
— Та-ак, расчудесно… просто замечательно… В общем, слушай, доктор: бери ноги в руки, заодно захватывай подружку, или кто там тебе ствол полирует, не знаю и знать не хочу, и уматывай из дома, быстренько! Постарайся, чтобы соседи тебя увидели, или консьержу покажись на глаза…
— И куда мне уматывать?
— Не знаю, куда хочешь, но домой не суйся до вечера, а лучше до завтрашнего утра!
— Юбер, я должен разыскать…
Кампана зашелся таким кашлем и разразился такими проклятиями, что даже полный дурак понял бы смысл послания:
«Закрой рот и ничего не сообщай вслух о своих планах!»
— Вот и поезжай, и разыщи, и выпиши тот же самый рецепт! Ясно тебе? Валите хоть… в Нормандию, к морю, только чтобы в Париже я никого из вас не видел и нигде не встречал!
Соломону очень хотелось поинтересоваться именем человека, заявившего о похищении «ясно кого», но инспектор явно дал понять, что разговор пора заканчивать и делать, что велено. Что ж, «тайна следствия» есть тайна следствия, и какое-то время придется побыть в неизвестности; зато Кадош не сомневался в главном — Кампана трезво мыслит и действует в лучших интересах обоих братьев. Ему следовало поступать точно так же.
Вернувшись на кухню, Соломон с сожалением посмотрел на Жоржа, только что налившего себе кофе и сооружавшего бутерброд из сыра, салата и обрезков бекона, и коротко сказал:
— Завтрак отменяется. Мне нужно срочно уехать, у нас с тобой десять минут на сборы.
Жорж не возразил, покорно кивнул головой и сложил руки перед грудью, как раб перед владыкой, но вздохнул так тяжело и с таким глубоким разочарованием посмотрел на булочку и бело-розовые ломти бекона, что заставил бы дрогнуть и каменное сердце — сердце же Соломона было отнюдь не из камня. Он подошел к молодому человеку, погладил его по шее
