Но чтобы это не было, Король не хотел, чтобы оно заканчивалось. Торин, казалось, сходил с ума и так, что наваждение с Аркенстоном казалось ему каплей в море. Все время думал о ней. Когда сидел в кабинете, заваленный пергаментом, отчётами и документами, которые, будучи королем, вынужден был читать и вести. Всегда. Всегда и повсюду её голос был у него в ушах. Когда он писал новые законы или разбирал старые, ему казалось, что он слышал её тихие легкие шаги в коридоре. Когда ложился спать, почти ощущал хрупкое тело рядом, свернутое в клубочек. Это ли не безумие? Но настолько приятное, что Торин ни за что не хотел с ним расстаться. Просто не смог бы.
«Не мучай меня, Риан… Скажи мне хоть что-нибудь. Хотя бы посмотри на меня, в самом деле. Я ведь рядом. Я ведь… люблю… тебя».
Это звучало внутри него каждый раз, когда наблюдал за её светлыми волосами, стремительными шагами и каким-то задумчивым лицом. Он прокручивал это снова и снова. Эти мысли почти убивали. Делали слабым и зависимым, но излечиваться он совершенно точно не желал. Эта зависимость была гораздо слаще, чем жажда обладания Государевым камнем. Это его ноша и он готов нести её вечно.
Каким же глупым он был, когда всячески отталкивал ту, что смогла бы его полюбить всем сердцем, что принесла бы ему покой. Разве важен был возраст в тот момент, когда она защищала его от стрел, спасала сколько раз, обнимала во сне и плакала на его плече?! Разве важен он теперь?
Торин не обращает внимание на постепенно заполняющих замок гномок. Зачем ему они, когда его сердце бьется только для одной — той, что украла его душу и той, которую он не отпустит никогда. Торин придумает всё что угодно, лишь бы светловолосая полуэльфийка никогда больше не покинула ни Эребор, ни его. Король уже всё решил за неё. Осталось лишь объяснить ей это. Сейчас он не мог предать доверия Риан. Сейчас был готов ждать вечность, надеясь, что девушка сама придет к нему и по доброй воле.
«Будь готов принять то, что дано тебе испытать», — твердил себе Торин, раз за разом натыкаясь на жительницу Горы отнюдь не гномьего происхождения. ─ «Будь готов…» ─ отчаянный шепот ─ мольба, когда темные глаза натыкаются на лазуритовые омуты. Она спешно отводит свой взор, обращаясь к своим слушателям. Их у Риан необычайно много. Каждый молодой гном старается урвать себе ту кроху внимания, что способен получить от неё. О, она и не сопротивляется. Какой закрытой и тревожной казалась в том выматывающей походе её хрупкая фигурка, такой открытой и веселой она была рядом с другими…
Вокруг воительницы постоянно крутятся молодые гномы. Его племянники, по крайней мере один из них, познавший радость ответной любви, захотел свести её со своим друзьями. И, наблюдая, как девушка отвечает на ухаживания молодых воинов, в Торине закипала злость. Злость на себя, на Кили, на наглых мальчишек, на Риан. Почему она позволяет им водить её на прогулки в ночные сады, почему не понимает, что она, сражаясь в поединке, невольно привязывает их к себе? Показывает себя хорошей защитницей? Почему она надевает яркие наряды и красит свои губы и глаза, подчеркивая их привлекательность ещё больше? Разве не для того ли это всё делается, чтобы привлечь к себе внимание?
Риан негде прятаться, и Торин чувствует себя злодеем. Он чувствует голод и боится испугать им. Один короткий нечаянный взгляд в его глаза, и она убежала, потому что мало. Ему хочется большего, его мучит жажда, Торин хочет утолить свой голод: смотреть, но дольше, быть рядом, но ближе, прикоснуться, но смело.
Теперь королю ничего не остаётся, кроме как подобно преступнику или незрелому юнцу тайком проникать в её опочивальню. Наверное, известно это было лишь Балину, а Торин не зря видимо настоял на том, чтобы комната Риан была расположена столь близко от его. В минуты слабости Подгорный король желал наслаждаться. Не смея подойти, замерев в нескольких шагах, наслаждаться этой россыпью белоснежных волос, раскиданных по подушке. Этой светлой копной, что теперь недоступна ему. Теперь днём она прячет их в косы и заумные прически, стягивает так, что волосок от волоска не отличить… Черт! И колет в кончиках пальцев! От того, что не прикоснуться. И лишь по ночам он будто ненавидит себя. Пускай так, но он уже не сможет без неё. Хрупкая фигурка, успокоенная сном на огромной кровати, беспокойно выдыхает, а сердце короля ёкает. Безумие. За какие грехи он вынужден страдать так сейчас?.. Видеть то, к чему и мог бы, до исступления желал, но не позволял прикоснуться. Невозможно…
Завернув за угол, Торин, ожидавший встретить безмолвную пустоту, натыкается на тихий гомон молодых гномов. Глупо предполагать, что те веселятся и кичатся бестолку, ведь в их окружении, конечно, Она.
«Не заставляй любить тебя
И не воруй мои рассветы
Ты вынуждаешь жить любя,
Но я одна… с вопросом: «Где ты?»
Сладкая мелодия заставила его остановиться и впасть в ступор. Холодная волна прошла от макушки до пят. Каждое слово, слетевшее из её уст, приносило отдохновение уставшему разуму короля.
«Готова даже умолять:
Кради что хочешь, но не лето
Я не смогу его отдать,
Мне в нем тепло…пока ты где-то.
Мне без него не побороть
Безумных льдов твои завесы
Пусти, молю, хочу я жить,
Забыв тревоги и запреты.
Забыть, что делаешь слабее
Одним лишь взглядом ты своим
Пусти!.. Пусти меня скорее
Ты будешь с ней, а я с другим».
А горечь слов отпустила на землю. Если бы Торин был уверен, что его не видят, он бы принял её новое творение на свой счёт. Сладкозвучными речами она уродовала его сердце.
«Не кради мое лето, прошу,
Не воруй мои дни! Умоляю
Ты ведь видишь: тобой я дышу
Только тщательно это скрываю
Что делать мне с проклятым желаньем?
Я не знаю! Позволь мне уйти
Не томи мою душу прощаньем
Тут расходятся наши пути…
Отпусти…»
Никогда! Торин сжал кулаки. Никогда он не позволит ей сдаться, сбежать. Если нет возможности быть с ней, он будет незримо охранять и защищать её.
«Не заставляй любить тебя,
Зачем всё за меня решаешь?
Златыми путами пленив,
Уйти совсем не разрешаешь!»
Неужели она столь несчастна? Неужели она хочет сбежать отсюда всеми способами? Торин сглотнул горький комок.
«Пообещай, позволь уйти!
Дай полной грудью надышаться,
Открой мне новые пути!..
Дай новой жизнью наслаждаться».
Умоляющие строки были последней каплей. Торин развернулся, стараясь
