«Черт, — мелькнула мысль, пронзив голову тупой болью, — все пропало…» — после этого Вэон перестал бороться и пытаться подняться. Он лег на спину, зажимая одной рукой рану на голову.
— Все пропало… — слабо шевеля губами, прошептал наставник. — Все пропало
========== Часть 18 ==========
Над пустыней, тянущейся до самого горизонта, угрожающе нависало черное солнце, словно чье-то око, внимательно наблюдающее за насекомыми, что копошились в алом песке. Этими насекомыми были бесцельно бродящие тени с опущенными головами и издающие странные звуки, похожие то ли на всхлипывания, то ли на стоны. Они бессмысленно существовали здесь, где время навсегда прекращало свой бег, обрекая всех сюда попавших на вечные ожидания.
Очутившись посреди этого кошмара, Томас первое время сидел на месте, стараясь не привлекать внимания странных существ, напоминающих призрачные дымки. Он достаточно долго просидел в одной позе, чтобы все тело стало настойчиво требовать движения. Поначалу немного подвигал головой, следя за тем, как на это отреагируют тени, а когда они проигнорировали его, размял руки и плечи — совершенно та же реакция. Он посидел еще несколько минут, присматриваясь к существам, пока не убедился, что они его даже не замечали. После осмелился встать на ноги, попрыгал.
«Пришло время задаться самым интересным и банальным вопросом: где я?» — с иронией подумал Мальком, вспоминая десятки просмотренных в недалеком прошлом фильмов.
— Ты в Илазе, — сказал некто, кто очень походил на одну из бродящих вокруг теней, но не был безликим: узкое вытянутое лицо, длинный нос с горбинкой, сухие тонкие губы и хитрые цепкие глаза.
— Выходит, я умер? — не очень-то огорчился Томас. Он с самого начала подозревал, что, возможно, не переживет бой.
— Это ведомо одним богам, — на лице незнакомца заиграла едкая ухмылка.
— Не жалуешь их?
— Не жалую.
Мальком посмотрел на небо, затянутое серой мглой, на черное солнце. Это место было лишено жизни в привычном понимании слова: ни ветра, ни жары, ни холода — только тени и ничего более.
— У тебя есть имя? — поинтересовался Томас.
Звуки, которые издавали тени, странным образом влияли на него. Они вгоняли в уныние и отчаяние, навевали мысли о безысходности, неотвратимости судьбы.
— Было, давным-давно, — неохотно ответил незнакомец. — Гай Антоний как-то там.
— Вы тот самый архитектор, что построили термы и стал возводить амфитеатр, — осенило Малькома.
— Нет, я больше не он, — покачал головой Гай. — Я жду здесь своего часа, чтобы переродиться и попробовать в новой жизни исполнить свое предназначение, а моя прошлая жизнь не имеет теперь никакого значения.
— Моя, похоже, тоже, — мрачно прошептал Томас, а затем, показав на тени, спросил: — А кто они?
— Некоторые ждут своего часа на протяжении тысячи лет, а некоторые — пару дней. Они же потеряли веру, перестали ждать перерождения, сделав это место своим новым домом. Они — отголоски былых надежд, тлеющие угли.
— И сколько ждать мне?
— Это ведомо… — заговорил Гай.
— … одним богам? — закончил за него Мальком.
— Ты прав, мой друг.
— А что известно тебе?
— Ничего стоящего, зато я знаю, с кем тебе стоит поговорить.
Гай Антоний жестом попросил следовать за ним. Томас с большой неохотой пошел за новым знакомым, явственно ощущая атмосферу безысходности.
*
Вэон с трудом разомкнул потяжелевшие веки. Он немного поморгал, чтобы глаза привыкли к свету, а потом принялся осматриваться. Над самым потолком висел небольшой светло-синий шар, тускло освещающий большую просторную комнату. Из полумрака выплывали неясные очертания мебели, вроде небольших тумб, несколько тяжелых шкафов с множеством мелких отделений: некоторые из них использовались для одежды, в других таились разного рода побрякушки и прочие мелкие безделицы, а один — без отделений, только с тремя аккуратными полками — был полностью заставлен книгами. То и дело тусклый свет выхватывал отдельные названия на корешках, сделанные на различных языках и наречиях, так же виднелись следы частого чтения: слегка потрепанный переплет, затертые буквы и помятые уголки.
Интерьер был слишком роскошным для особняка Даггарта, который обожал простоту, старинные вещи, напоминающие о минувших днях и событиях прошлого. Его спальня также отличалась от той, где он сейчас находился: роскошная двухместная кровать, теплое и чрезвычайно легкое одеяло — почти не чувствуешь его на себе — дорогие мягкие и нежные ткани; в общем, здесь все кричало о высоком положении хозяина. И к тому же организатор игр не очень сильно любил магию, поэтому предпочитал естественное освещение, а не созданное чьими-то руками.
Попробовав оторвать пудовую голову от мягкой подушки, Вэон столкнулся с серьезным препятствием в виде резанувшей все тело боли. У него невольно заслезились глаза. Вытерев их ладонью, он медленно повернулся на бок, чтобы не вызвать еще одну волну боли, а потом осторожно пощупал просто огромную шишку на голове. На его прикосновения она среагировала немедленно и безжалостно: сильная тупая боль пронзила голову, словно кто-то вогнал ему сзади раскаленный гвоздь.
— Не спеши вставать с постели, сын мой, — заботливо прошептал Аранион. Его голос нисколько не изменился за столько времени: сильный, как эльфийская сталь, мягкий, как лепесток цветка, спокойный, как течение широкой реки. — Ты еще не полностью оправился.
Вэон продолжил лежать на боку, не в силах лечь обратно на спину, не решаясь повернуться на голос и посмотреть на отца. В его присутствии труднее становилось сдерживать эмоции и чувства, что вспыхнули в нем с новой силой. Он сдерживал слезы, что душили его, пытался удержать боль от долгой разлуки, которая на протяжении всей жизни шла следом за ним, не позволял застать себя врасплох нежеланными воспоминаниями о доме. Но заботливый родительский голос ласкал слух, по телу против воли растекалось приятное тепло от осознания того, что они наконец-то встретились.
— Я не прошу тебя простить меня за то, что мне пришлось сделать, когда пришел к власти, — после недолгого молчания заговорил Аранион, не решаясь подойти ближе к сыну. — Мой долг, как правителя, защищать свой народ, делать все, что в моих силах, чтобы обеспечить его процветание.
— Ты не защищал свой народ, а потакал ему, боясь его гнева, — процедил Вэон, сдерживая слезы. В душе бушевала буря противоречивых эмоций: злость сменялась радостью встречи, радость встречи — разочарованием, разочарование — злостью.
— Нельзя сразу быть хорошим отцом и хорошим правителем: всегда приходится чем-то жертвовать, — попытался объяснить Аранион. Бремя власти тяготило его так же сильно, как и груз ответственности за каждое свое решение.
— И ты решил пожертвовать всеми трудами твоей матери Саираэ? — Вэон лег на спину и с вызовом посмотрел на своего отца.
