В этот самый момент в комнату без стука вваливается Зефир, у него в руках – бутылка известного ирландского ликера, которой он призывно размахивает в воздухе.
– Проснись и пой! Доставай стаканы, я пока открою бутылку.
Не то чтобы они вдвоем стали очень близки, но дружба очень странная штука: легко возникает в ограниченных пространствах и под влиянием обстоятельств. Дополнительный плюс, когда у вас совпадают интересы, особенно если эти самые интересы легко разливаются по рюмкам.
Но им так и не суждено вкусить божественной сладости ликера, потому что дверь снова открывается и в проеме появляется Эвелина.
– Ага! – победно восклицает она, указывая то ли на Зефира, то ли на бутылку. – Вот я тебя и поймала, маленький проныра!
Дальнейшая сцена напоминает фрагмент из мелодрамы, где он кричит: «Дорогая, это не то, что ты думаешь!», – а она бегает за ним со снятой туфлей со шпилькой и тоже кричит: «А что я должна думать, скотина?!». От реальности это отличается только тем, что Эвелина носит не элегантные туфли, а тяжелые черные ботинки с толстой подошвой в армейском стиле. Еще неизвестно, чем можно приложить больнее.
– Думаешь, сможешь от меня здесь спрятаться? – не устает причитать Эвелина. Она на удивление прыткая для своих размеров, но и высоченный Зефир ей не сильно уступает. – Колись, как ты выбрался?!
Впервые за все время их знакомства Глеб видит Зефира без знаменитой шальной улыбки на губах. Раньше казалось, что она в него впаяна, вшита без возможности извлечения, а в итоге выходит, как и у всех, это всего лишь маска.
– Так, все, ребята, – раздраженно говорит Глеб и без труда растаскивает Эвелину и ее жертву в разные стороны. Редкий случай, когда нечеловеческая сила действительно пригождается.
– Давай поговорим спокойно, – съеживается Зефир под хищным взглядом охотницы.
Та в ответ клацает зубами.
– Щас, разбежался. Говори сейчас: как так получилось, что ты тоже на свободе? Только не ври про хорошее поведение – я ложь за версту чую, сам знаешь.
Потирая шею, за которую до этого и схватился Глеб, Зефир садится на кровать и причмокивает губами.
– Скажем так, у меня есть кое-какие связи.
По тому, как расслабляется тело Эвелины в его руках, Глеб понимает, что это правда. Он отступает в тень письменного стола и без приглашения наливает себе добрых полстакана густого ликера молочного цвета. Ему не обязательна компания, чтобы забыться.
Эвелина упирает руки в бока, совсем как строгая учительница перед оравой орущих учеников.
– Тогда почему не раньше? Почему именно сейчас?
– Настало время. – Географ пожимает плечами, но видно, что он с трудом подбирает слова, чтобы не разозлить вещую птицу. Только, похоже, это уже случилось.
– Ты ведь знал, как мне надо наружу, – шипит Эвелина. – Видел, как я тужусь с этим треклятым Муромцем, – и насмехался, да? Думал: «Вот дура, готова перед любым ковром расстелиться, лишь бы добиться своего», да?
Глеб понятия не имеет, о чем эти двое говорят, но за каждым обжигающим горло глотком приходит все больше спокойствия и равнодушия. Прежде чем исчезнуть, последняя змея с погремушкой на хвосте ему покровительственно подмигивает. Дескать, не переживай, вернусь с рассветом, кольцами свернусь у тебя в ногах и буду с нетерпением ждать твоего пробуждения.
Обычно так и случается, только вот до рассвета пока еще далеко, спасибо зиме.
– Никто из нас не попал в Божедомку по своей воле. Никто, кроме тебя, – доносится до Глеба приглушенное. Лица и силуэты теперь как в тумане, не прошло и нескольких стаканов.
«Божедомка?» – все же цепляется за название Глеб. Конечно, он слышал про эту тюрьму, но почему-то думал, что туда отправляют только на пожизненное. Другое наказание не остановило бы бессмертного от нарушения законов.
– Тебя это не касается, – отрезает Эвелина.
– То есть тебя мое пребывание там должно касаться, а меня твое – нет, да? Разберись сначала со своими моральными принципами, Элька, а уж потом предъявляй мне что-то. Ты ведь за двадцать четыре года мне так и не рассказала, за что села. Мое преступление-то всем известно: оно на страницах книг, переведенных на все возможные языки мира. А в чем твое прегрешение, вещая птица Гамаюн, что тебя за него без промедления отправили за решетку?
Какое-то время в комнате стоит такая плотная тишина, что Глебу приходится пересилить себя и приоткрыть один глаз, чтобы проверить, не ушли ли гости. Но нет: Эвелина стоит, прислонившись к шкафу, а Зефир по-прежнему сидит на кровати. Оба молчат.
– Я искала одного нелюдя, – наконец заговаривает Эвелина. – Его хранитель – Илья Муромец. Знаешь, как удобно? Запрячь своего хранителя в тюрьму, из которой не возвращаются, и тебя никогда никто не найдет, даже мать родная. Это тебе даже не «игла в яйце, яйцо в утке». Это концы в воду, братец. Сам знаешь, если нелюдь сам не хочет, его найти невозможно, если только хранитель не проколется.
Глеб ожидает услышать какой угодно ответ, кроме того, что дает Зефир:
– Тоже мне, удивила.
– Что, прости?
– Говорю, это и без твоих откровений всем известно.
Злость, с которой Эвелина накидывается на Зефира, не сравнима с той, с какой она гонялась с ним по комнате.
– И ты все эти годы знал, что мне нужно, и молчал? Знал, как мне нужно на волю?
– Ты ведь делала из всего такую тайну, хотела все сделать сама. Я бы был просто лишним.
Похоже, теперь они поменялись местами. Эвелина больше не ощущает себя хозяйкой положения, а Зефир кто угодно, но только не жертва. Это слышно по его набирающему обороты твердому голосу:
– Я бы, может, и помог тебе, если бы ты меня как следует попросила.
– Ах ты!..
Звуки борьбы на мгновение заглушают головную боль, которая у Глеба появилась вместе с опустевшей бутылкой ликера. Попытки вспомнить, куда они с Зефиром в прошлый раз припрятали водку, вызывают только новые приступы боли.
– Ребята, давайте жить дружно, – заплетающимся языком выдает Глеб, но до него, похоже, давно никому нет дела.
Когда кто-то с двух сторон подхватывает его под руки, он не сопротивляется. В глубине души на долю секунды зарождается червячок вины, но тут же исчезает под натиском наслаждения от осознания того, что он наконец-то окружен не змеями, а, можно даже сказать, людьми.
– Слушай, он тяжелый, как кабан, – говорит женский голос.
– Мне ли не знать, – отвечает второй. – Считай, каждый день его на кровать перетаскиваю.
– Каждый день? Алкаши. А если кто из учительниц зайдет? Вы вообще думали о том, что вас могут уволить?
– Нас? – Глеб даже сквозь помутненный рассудок представляет Зефирову улыбку. – О не-е-ет, моя дорогая. Кого-кого, а нас отсюда точно никогда не уволят.
– И все-то ты знаешь… – кряхтя от натуги, бормочет Эвелина.
Пружины матраса иглами впиваются в
