Дьявол уже закончил трапезу и сидит, положив костлявые руки с нереалистично длинными пальцами на колени.
– Как ты думаешь, как джинны умудряются не выполнять желания своих хозяев? – ни с того ни с сего спрашивает он.
– Все зависит от точки зрения, – негромко говорит Леонид, и все тут же поворачиваются в его сторону.
Отец расплывается в довольной улыбке.
– Верно, сын мой. Наши совместные уроки не прошли даром.
Соловей изо всех сил старается пропустить последнее мимо ушей.
– То есть ты хочешь сказать?..
– Я хочу сказать, – отец плавно наклоняется вперед; костяшки пальцев упираются в подбородок, – что реальность субъективна. Наши слова, а не слова простых людишек – это правда, это реальность. Мы говорим только то, что имеем в виду, и так, как имеем это в виду. Именно поэтому у нас нет языка, нет системы, нет условностей. Мы говорим на всех языках одновременно и в то же время не говорим ни на одном, точно так же, как все наши ипостаси существуют одновременно и в то же время каждая является настоящей. Но человек… В его крошечной черепушке происходит слишком много всего. Его слово почти ничего не стоит, даже когда речь заходит об обещаниях. Предсмертное обещание, конечно, имеет гораздо большую силу, чем обычное, но разница не так уж велика.
– И что это значит практически?
Дьявол вновь откидывается на спинку стула.
– Что написано на входе в храм Аполлона?
Ну вот, его обычная манера: отвечать вопросом на вопрос. Соловей уже успел от нее отвыкнуть, поэтому чувствует раздражение, но все-таки отвечает:
– Nosce te ipsum. Познай самого себя.
– Вот именно! – с поистине детским возбуждением выкрикивает отец. – Вот именно! Только человек не знает своих глубинных желаний. Мы же – существа совсем другого уровня. Мы хищники на этой земле, заполненной безобидными красноглазыми кроликами. Задавая вопрос, ты обычно заранее знаешь ответ, но это не мешает приходить ко мне за советом, не правда ли, сын мой?
Соловей чувствует, что отец прижал его к стене, метафизически ухватившись за его горло. Даже когда Вера полосовала его ножом в лесной чаще, было не так больно, как сейчас.
– Ты, как всегда, очень мудр, отец.
– Возвращайся, когда будешь готов! – кричит дьявол вслед младшему сыну, когда тот хватается за круглую дверную ручку. – Но не раньше. Раньше ты никому тут не нужен.
И Соловей наконец вспоминает одну из причин, почему покинул отцовский кров в предыдущий раз.
· 17 ·
Сам из ямы не вылезешь
На обед – пюре и куриные котлеты. Еще капустный салат, но Эвелина скорее руку свою съест, чем это склизкое месиво. Она засовывает котлету в рот целиком и непонимающе смотрит на сидящего напротив Глеба. Несчастья, как говорится, сближают.
– Фто? – спрашивает Эвелина с набитым ртом, на что Глеб лишь качает головой.
Он смотрит в сторону, туда, где со своими одноклассниками за общим столом сидит Кристина Ягушева. Улыбается как ни в чем не бывало.
Проследив за направлением взгляда Глеба, Эвелина отворачивается и накалывает на вилку вторую котлету.
– Не понимаю, что ты паришься. С девчонкой же все в порядке.
– Здесь со всеми не все в порядке, – отвечает Глеб. Пригубив компот из сухофруктов, он едва заметно морщится, и Эвелина это замечает.
– Что, хочется чего покрепче?
– Как ты умудряешься так быстро пережевывать?
– Не переводи стрелки, – ощеривается Эвелина. – Ветер говорит, ты к нему уже третий вечер не заглядываешь с бутылкой.
– Что, помирились?
Эвелина начинает вскипать по-настоящему.
– Ты чего такой вредный?
– Кто бы говорил, – отмахивается Глеб; глаза все еще на что-то весело щебечущей Кристине.
– По поводу твоей дочери… Я уверена: она скоро вернется. Рената хорошая девочка, сразу видно. В ней, возможно, только просыпаются гормоны. Подростковый максимализм, все дела… Тебе не понять, ты мужик, но все же.
Глеб потирает голову, будто его вновь мучает мигрень, морщится, кажется, пропустив тираду Эвелины мимо ушей.
– Эй, ты вообще меня слушаешь? – Она тычет в него вилкой.
– Конечно, нет, – не глядя на нее, отвечает Глеб и, торопливо утерев губы салфеткой, встает из-за стола, чтобы отнести свой поднос, хотя обед на нем остался практически нетронутым.
– Хам, – беззвучно заключает Эвелина, одним размашистым движением отправив в рот половину порции картофельного пюре.
Прошло уже три месяца с момента ее побега из тюрьмы, но она все никак не может привыкнуть к тому, что за пределами Божедомки мало кто откровенно голодает. Она вообще могла бы обходиться без еды неделями, но прежде запретный плод теперь кажется как минимум слаще картона, которым их раньше кормили раз в сутки.
В несколько секунд прикончив второе, Эвелина делает несколько шумных глотков компота и кривится.
– Фу, – говорит она сама себе, – а он был прав.
Не то чтобы Эвелина беспокоится о Глебе, потому что она уже давно ни о ком не заботилась, кроме себя самой, как верно заметила эта кудрявая школьница, – но все же она видит, что что-то гложет его так сильно, что даже прежнее «лекарство» больше не прельщает его своим притупляющим эффектом.
Эвелина настигает Глеба у лестницы на второй этаж, где он, заметив ее, только ускоряет шаг. И почему все знакомые мужчины бегут от нее? То Соловка, то Глеб. У нее, что, изо рта воняет?
– Эй, товарищ, погоди. – Она хватает его за локоть, и Глеб неохотно останавливается.
– Чего тебе еще?
– Ты не подумай, я тебе помощь не предлагаю. Просто смотреть на твою кислую мину больше не могу.
– Это твои проблемы, – огрызается Глеб.
Пусть Эвелина знает его совсем недолго, но даже она замечает, как сильно он побледнел и похудел за последние дни.
– Да, согласна, – мнется Эвелина, не желая спугнуть его больше, чем уже это сделала, – но я подумала, что ты можешь помочь мне.
– Помочь тебе? С чего бы это?
Они оба – морские ежи, направившие свои колючки окружающему миру. Но если внутри Эвелины начинка все-таки относительно крепкая, то внутри Глеба, судя по всему, сплошное желе. Эвелина думает об этом, когда видит на лице учителя секундное колебание.
Мимо них, шумно болтая, по лестнице поднимается группка учеников, но похоже, им до Глеба с Эвелиной нет никакого дела, поэтому она продолжает:
– Твоя дочь сбежала. Рискну предположить, она сейчас та, кого ты жаждешь увидеть больше всего.
– Хочешь использовать меня в качестве живой наживки для летавицы? – быстро смекает Глеб.
– Глеб, девочка чуть не сиганула
