– Почему ты мне все это рассказываешь? – спрашивает Эля, ее голос опускается почти до шепота.
В полутьме острые клыки маленького гиганта выглядят угрожающе, но в то же время завораживающе. Эвелина не может оторвать взгляда от этого бледного лица, где больше всего не злобы, не кровожадности, – самой обычной сонливости.
– Кому еще довериться в этом мире чудовищу, которого все боятся, кроме как не птице правды? – Кирилл улыбается вполне искренне, и Эвелина возвращает ему улыбку.
Обратно они идут уже быстрее: оба жаждут вновь оказаться в теплом и комфортном чреве автомобиля.
– Что теперь? – спрашивает Эвелина, пристегнув ремень.
– Теперь, боюсь, мне все-таки придется наведаться в вашу школу. Вдобавок ты говорила, у вас там кое-какой червячок завелся? Я таких умею ловить на раз-два. Эх, молодежь, знали бы, кого попросить. Надо всего лишь хозяину тварюгу показать – всего-то делов. Тут даже ребенок справится.
Эвелина вновь тянет замерзшие без перчаток ладони к нагревающейся печке.
– Ты же говорил, она вряд ли в школу вернется?
– Знаю. – Фары высвечивают ночь, где, как мошкара, роятся мелкие снежинки. – Только вот Глеб ее хранитель, не я. Ты ведь знаешь, как это работает?
Девушка кивает.
– Еще бы не знать. Сама только из-за этого чертового хранителя не могу подобраться к тому, за кем сюда явилась. Даже если приставлю нож к его горлу, не выдаст. Такое чувство, что вся эта система была создана лишь для того, чтобы над нами поиздеваться.
– Как и всякая система, она должна иметь слабые элементы.
– Найти бы их, – тяжело вздыхает Эвелина.
Она не сдается, пока нет. Но чем дальше в лес, тем больше ей кажется, что оно того не стоило. Разве что случится чудо и Феникс сама прыгнет к ней в руки.
Эта маленькая дрянь где-то рядом, Эвелина это чувствует. Но только вот где?
Отвлекшись на мысли о Феникс, Эвелина не сразу замечает выбежавшую на дорогу женщину с длинными спутанными волосами, делающую ее больше похожей на привидение. Кирилл бьет по тормозам, и машина визжа останавливается всего в нескольких сантиметрах от неподвижно стоящей незнакомки.
– А вот и мамочка, – довольно откидывается на сиденье Кирилл и принимается безудержно хохотать.
* * *В сельском магазине никого народу. На полупустых полках советско-зеленого цвета почти по-декоративному расставлены буханки черного, консервы и валяются мягкие пакеты с молоком.
– О, Верочка! Привет, как дела? – вскидывается продавщица, до этого решавшая за стойкой кроссворд. Выжженные до цыплячьего желтого волосы кудрявым взрывом выглядывают из-под треугольной шапочки. Если где еще остались такие продавщицы, так только здесь.
– Потихоньку, – отвечает Вера, а сама смотрит мимо продавщицы, прикидывая, что бы ей купить. – Можно мне макароны, которые в красной пачке?
– Это которые «Марфуша»? – переспрашивает продавщица, будто у нее не одни такие макароны, а целый полигон.
– Ага. И огурчиков баночку. Огурчики хорошие?
– Хорошие, – с гордостью за продукцию подтверждает женщина. – Сама брала. И детки ели.
Ну, раз уж «детки» не отравились…
– Половину белого и томатную пасту еще, пожалуйста.
Пока Вера выуживает из тканевого кошелечка деньги, продавщица складывает продукты в пластиковый пакет и то и дело поглядывает в Верину сторону.
– Все в порядке? – спрашивает та.
– Да-да, конечно. – Пауза. А потом все-таки: – Знаешь, Верочка, мы за тебя очень беспокоимся.
«Мы» – это, наверное, весь поселок, включая любящих посплетничать в магазине домохозяек. Неудивительно: поселок у них маленький, ничего примечательного. Из развлечений – только разваливающаяся церквушка и, собственно, магазин.
– С чего это? – встревоживается Вера. – У меня все хорошо. Работой довольна, дом свой имеется. Чего еще надо?
– Ласки мужской тебе надо, – авторитетно заявляет продавщица. – А то как развелась, сразу побледнела, похудела. Личика на тебе совсем нет. Годков десять накинула, не меньше.
«Так и прошла не одна неделя», – про себя замечает Вера, но вслух говорит другое:
– И кого же ты мне прочишь?
– Да хоть вашего этого нового учителя. Ну, того, который ко мне сюда часто заходит.
– Который у тебя годовой запас водки за зиму скупил? – грустно ухмыляется Вера.
Продавщица нехотя протягивает покупательнице полупрозрачный пакет. Будь ее воля, она бы сплетничала до следующего утра, но Вера не из тех, кто любит подолгу перетирать чужие косточки.
– Зато смотри, какой высокий. И на лицо ничего, правда, грустный очень. А если побреется, вообще загляденье будет! Ему, может, тоже рука женская необходима. Мужчины, они как младенцы: при правильном уходе и воспитании будут только в радость.
– Нет уж, спасибо, мне козы хватает.
Вежливо улыбаясь, Вера забирает сдачу, выходит из магазина и глубоко вдыхает колючий морозный воздух, из-за которого будто слипаются ноздри. Новый год всего через неделю, а снега навалило уже столько, что, кажется, на сам праздник его уже не хватит.
– Ну привет.
Соловей возникает перед Верой, будто из-под земли, отчего девушка вздрагивает. А может, и правда оттуда, черт его разберет.
– В прошлый раз не хватило? – произносит она сквозь зубы. – Еще добавить?
Но Соловка ни на минуту не выглядит испуганным. Скорее подобные угрозы его раззадоривают еще больше, чем самое нежное слово.
– Я знаю, как тебе избавиться от обещания, – сообщает Соловей без долгих предисловий.
Вопреки его ожиданиям, Вера огибает его и мелкими шажками, чтобы не поскользнуться, движется прочь по слабо освещенной улице. Где-то вдалеке лает собака.
– Нет, Вер, я серьезно.
Поравнявшись с Верой, Соловей засовывает руки в карманы своей неизменной кожаной куртки, которая обычному человеку в такой мороз помогла бы не больше молитвы.
– Мне твоя помощь не нужна. Сама разберусь, – огрызается девушка, после чего увеличивает скорость, но каждый шаг Соловья все равно равняется как минимум двум ее.
– Ты что конкретно пообещала? Можешь дословно воспроизвести?
– А ключи тебе от квартиры не дать, где деньги лежат? – упрямится Вера.
– Ты меня знаешь: я и без ключей войду куда угодно. Так что?
Раздраженно пыхтя, Вера останавливается и пытается сдуть упавшую на лицо темную прядь.
– Вер?
– Давай хотя бы в дом зайдем, – смягчается она, осознав, что Соловей все равно не отстанет.
В доме все так, как помнит Соловей. Аккуратно расставленные фарфоровые чашки над раковиной, деревянный стол, об ножки которого Вера то и дело рвала колготки. Здесь прошли их совместно прожитые годы, здесь же Соловей и задал свой главный вопрос, ответ на который давно знал в глубине души.
Они сидели почти так, как сейчас. Тоже пили чай. Вера перелистывала взятую с работы пачку бумаг, Соловей грыз баранки и краем глаза посматривал футбольный матч. Если не знать, что это за странная пара, можно подумать, что вполне себе обычная молодая семья.
Соловей внезапно повернулся и посмотрел на тогда еще жену. Слегка растрепанная после долгого рабочего дня, она все еще выглядела для него самой прекрасной женщиной в мире. Но червяк
