– Куда ты, Онуфрий Меркурич?! – схватил Фараона под уздцы Самсон.
– Зло страшное там буйствует, – тихо ответил архиерей. – Ни за что не могу терпеть более, чтоб гибли христиане, преданные мне от Христа моего.
– Ты мне эти штуки-то брось, владыко! – нахмурился князь. – Мне еще только тебя потерять не хватало! Кто мою дружину духовно окормлять будет?!
– Да и что ты там сделаешь-то? – добавил Самсон, указуя на покрытый кострами небозем. – Ты видел, а?.. Ну ты видел?
– Уповаю на того же милосердного Бога, который творит все по своей воле, – спокойно ответил архиерей. – Если он увидит непоколебимую нашу веру, от всех нас избавит.
Поспорил бы еще с ним Глеб, да времени не было. Не стал убеждать ни в чем – рукой махнул. Да и сам отец Онуфрий смотрел сурово, решительно. Ясно, что не отступит.
– Прощевай, князь, – перекрестил он Глеба. – Добрый ты пастырь народу своему. Оставайся таким всегда. А я поскачу, а то рожа эта язычная уже вона где!..
Всегнев Радонежич и впрямь ускакал далеко – и над головой его летел филин. Перекрестив напоследок и воеводу, отец Онуфрий пришпорил Фараона – и унесся следом.
Князь Глеб приложил ладонь ко лбу, с тревогой глядя, как уменьшаются фигурки старцев. Тронул было коня, чтоб самому поспешать за дружиной… и замер. Не веря глазам, он уставился на то, что появилось из тучи.
– Владыко, назад!!! – закричал он, срывая горло.
Поздно. С ревом, с грохотом сюда летел Змей Горыныч – и увидев двух всадников, он выпустил пламя. Целая огненная стена выросла на месте перелеска – и в ней исчезли волхв с архиереем.
Глеб резко развернул коня. Его Цезарь и без того храпел, грыз удила, с ужасом взирая на чудище. Три головы извивались на длинных шеях, сзади вытянулся зубчатый хвост, сверху распахнулись крылья-паруса, а под брюхом скрючились когтистые лапищи.
Над князем дракон прошел на бреющем полете. Палить снова огнем не стал – завидел остальных тиборчан. Войско в несколько тысяч приглянулось ему сильней, чем отдельный всадник.
Воевода Самсон, доскакавший раньше, кричал натянуть тетивы. Да тиборчане и сами уже готовили луки – особенно те, в ком не выветрилась трын-трава.
Змея Горыныча встретили градом стрел. Почти все – бесславно осыпались, не пробив чешуи, но одна-две все же застряли в жесткой шкуре.
И чудищу это явно не понравилось, как не нравится людям, когда в них швыряют песком. Крылатый гад плюнул на лету огнем, сжегши на месте двоих всадников и опалив еще пятерых, и заложил новый круг. Лошади ржали и шарахались, били копытами – иные понесли, помчались куда глаза глядят.
Змей Горыныч играл с людьми, как кошка с мышкой. То поднимался ввысь, застилая крылами солнце, и харкал оттуда прицельно, сбивая на лету того или другого гридня. А то спускался к самой земле, проносился ураганом, выхватывая по пути одного или двух человек. Шеи его гнулись изящно, как у лебедя, зубы смыкались точно на туловах.
При этом добычу он даже и не жрал. По раздутому брюху видно – налопался ирод так, что больше не лезет. Просто перекусывал человечков надвое, да и выплевывал. Швырял обратно к своим.
В него продолжали стрелять. Уже и тулы наполовину опустели – столько стрел всадили в чудовище. Мимо ни одна не летела – недаром травой колюкой окуривали.
Да толку немного было. Что-то умудрялось застрять меж чешуй, что-то крылья пронзало навылет – там шкура не так жестка оказалась. Одна стрела даже в ноздрю Горынычу вошла, заставив среднюю голову чихать и фыркать.
Но от этого он только сильней злился.
– Погоняй коней! – гудел Самсон. – Главное – до леса дотянуть! В лесу ужо не достанет!
Только на это все и надеялись. На лес родимый. Этакая громадина туда точно не сунется – застрянет среди деревьев.
И опушка ельника была уже недалече!.. Но тут Горыныч обогнал дружину, отвернул вбок и прошел наперерез… испуская пламя.
Спасительная стена дерев обернулась гибельным огнем. Словно огромная печь разверзлась впереди. Кони истошно заржали, всадники завопили.
Над тиборчанами словно раскрыла крылья сама смерть.
– ГРАХ-ХА-ХА-ХА-А-А-А!!! – загремел-захохотал дракон в три глотки. – А-ГРА-ХХА-ХА-ХА-А-А!!! В ОГОНЬ ПРЫГАЙТЕ, НЕ ТО СОЖРУ ВСЕХ!!!
– Эй, чудище, здесь я! – крикнул Глеб что есть мочи. – Меня сожрать попробуй!
– А ТЫ КТО ТАКОЙ ЕЩЕ? – прищурил все шесть глаз Горыныч.
– Глеб я, князь Тиборский!
Он пришпорил коня так, что Цезарь застонал. Дал ему еще и шенкелей, и поскакал в сторону – прочь от остальных, от дружины. Вдоль огненной стены поскакал.
Конечно, Змей Горыныч не дал ему уйти так запросто. Еще круг описал – и следом пустился. Пламенем плюнул… еще раз… и оба раза промазал.
По такой быстрой цели попасть трудно. В толпу плюнуть – кого-нибудь да заденешь. А на лету, да в одинокого всадника…
Да и пламя бы поберечь стоило. Утром Горыныч слопал целый воз серы, угля и горного масла, но потом весь день только и делал, что палил. Несметно огня изрыгнул. В горючем зобу еще есть запас, но дно уже показалось, чувствуется.
Но князь Глеб о том не знал. А даже если бы и знал – Змей Горыныч и без огня смертоносен. Схватит на лету, да сожрет. Али хвостом ударит.
Так что мчался князь во весь опор. Коня даже и не подстегивал – тот сам грыз удила, слыша драконий рев. Копыта почти не касались земли – такой страх обуял Цезаря. Всадник еле держался в седле.
Он спешил увести Горыныча от остальных. Не вышло город спасти – так хоть дружину спасет. Воевода уж верно не оплошает, скроется с уцелевшими. Их еще не так мало осталось – рассеются по русским землям, всем поведают, что сегодня с Тиборском приключилось.
После такого ни один князь в стороне не останется. Не посмеет.
О себе Глеб не думал. С гибелью Тиборска и Елены в нем самом тоже что-то умерло. Коли удастся сегодня уцелеть – то и ладно, а коли не удастся – то и не больно жаль.
Не удастся, наверное. Цезарь уже выдыхается. Хлопья пены на морде. А Змей Горыныч снижается, целится скогтить, как сокол зайца.
Глеб дернул за узду, резко повел Цезаря влево. Конь вовремя отвернул – страшные когти клацнули всего в паре саженей. Теперь снова есть какое-то время – слишком Змей Горыныч огромен, быстро ему не развернуться. Целый круг описать надо – а князь-то на месте стоять не станет.
Но второй раз он его навряд избегнет. Цезарь совсем плох. Добрый он конь, славный – но не двужильный ведь. Битый час намётом скачет, уморился вконец.
А вот и чудище трехглавое. Петлю сделало, обратно летит. Теперь уж не вдогон – прямо навстречу. Все три пасти щеки раздули – вот сейчас огнем полыхнут!..
И тут небо прочертила косая черточка. Прочертила – и столкнулась с Горынычем.
Птица. Кажется, сокол. Совсем крошечный
