Я была готова к приступу ярости. Я рассчитывала на него. Он должен утратить способность действовать разумно, растворившись в чистой разрушительной силе. Тогда я смогу сбежать. Я доберусь до города и призову на помощь констебля. Если он меня ударит, будет даже проще.
Но Виктор только вздохнул. Он выпустил мои плечи, подошел к двери, закрыл ее и повернул ключ. Это настолько отличалось от моих ожиданий, что я просто стояла и смотрела. Если бы он напал на меня, я бы дала ему отпор. Вместо этого он прислонился к двери. Он выглядел настолько обиженным, что мне инстинктивно захотелось отвлечь его и заставить улыбнуться.
– Я представлял этот вечер по-другому. Мне нужно больше времени. Я еще не готов. Когда настанет твой черед, никаких случайностей и неудач быть не должно. Я был бы сейчас близок к цели, но после того, как ты помогла мне, спалив мою лабораторию, я лишился дневника и всех своих записей. А потом и работа над телом на островах пошла прахом.
Меня затрясло от ярости. Я была готова на него наброситься.
– Ее звали Жюстина.
Он нетерпеливо фыркнул.
– Ты так ничего и не поняла. Я знал, что не поймешь. Для этого ты недостаточно сильна интеллектуально и эмоционально. Тебе просто придется проявить терпение. Когда ты изменишься, когда я избавлю тебя от недостатков, ты оценишь мои усилия.
Я хрипло рассмеялась, совсем как та хищная птица, которая клевала в его лаборатории ящик, набитый свидетельствами страшной жестокости и еще более страшных намерений.
– Все кончено. Я ни за что с тобой не останусь. Я буду бороться. Я тебя остановлю. Ты поистине безумен, если хоть на секунду решил, что я еще когда-нибудь проявлю к тебе доброту или благодарность.
Он шумно втянул ноздрями воздух. Как только он опустил взгляд на ковер, я метнулась вперед. Я вложила в эту атаку всю свою злость и боль. Я впилась ногтями ему в лицо, метя в глаза. Он перехватил мои руки, выкручивая их, и швырнул меня на пол. Прежде чем я успела подняться, он придавил меня к полу коленом. Я попыталась его ударить, но одну мою руку он скрутил, прижав к спине, а другая была подо мной. Я брыкалась и вопила. Но Виктор, при всей своей худощавости, был сильнее.
Я боролась отчаянно, с холодной целеустремленностью убийцы. Лишь один из нас знал, как далеко готов зайти. Я прижалась лицом к ковру и зажмурилась. Эту битву мне не выиграть. Мне придется придумать что-то еще. Мне нужно будет действовать с умом. Может, попробовать…
– Мы всегда были одним целым, – сказал Виктор, и давление на мою спину усилилось: он пошевелился, но что именно он делает, мне было не видно. – И снова ты показала мне решение, которое я искал. Ты проделала столько работы, чтобы скрыть мои занятия, зная, что любой, кто их увидит, сочтет меня умалишенным. И незамедлительно поместит меня под стражу ради моей же безопасности. – Он рассмеялся. Потом прокашлялся, и тон его голоса изменился. – Моя бедная женушка. В нашу брачную ночь разум Элизабет, измученный мыслями о маленьком Уильяме, что погиб от рук женщины, которой она поручила о нем заботиться, не выдержал напряжения. Взгляните на записную книжку у нее в руках, господин доктор. Взгляните на ее записи о поездках, которых не было. Никто в Англии, Инвернессе или где-то еще не вспомнит молодой женщины по имени Элизабет. Она все выдумала! А эти чудовища – порождения тьмы и смерти, – которых она видит вокруг! Ах, это разбивает мне сердце! Но я знаю, что в лечебнице она будет в безопасности. Она будет в безопасности, будет терпеливо ждать под защитой до того дня, когда я буду готов ее забрать. – Он положил что-то на пол рядом со мной и нежно погладил меня по голове. – Как ты считаешь, мне стоит рассказать больше о том, через что тебе пришлось пройти? Может быть, задержаться на чувстве вины, которую ты испытываешь из-за того, что слепо доверяла Жюстине, пока она замышляла убить Уильяма? Если бы только Анри был здесь, он мог бы сочинить мне мой текст, как сочинял свои глупые пьески… Ну что ж. Буду репетировать.
Мне хотелось вывернуть шею и укусить его за руку, пока он поглаживал мне волосы. Но это будет очередным подтверждением его слов. Мне понадобится вся моя смекалка, чтобы выбраться из этой переделки, когда он приведет констеблей. Я могла бы попытаться сбежать, как только он меня отпустит, но опасалась, что это станет еще одним аргументом против меня. Да и куда мне бежать?
Нет. Я буду спокойна. Бесстрастна. Я расскажу о его прошлом и его характере, а потом попытаюсь снова спровоцировать у него приступ ярости. Я буду…
Что-то ужалило меня в шею, а потом место укуса обдало жаром. Он заполнил вены на шее и начал расползаться по всему телу.
– Спи. – Губы Виктора скользнули по моему уху, пока он продолжал гладить меня по голове. – Спи. Я обо всем позабочусь.
Глава двадцать третья
Таков сей мир, что благ ко злым и беспощаден к добрым10
Я очнулась привязанной к кровати.
Сиделка склонилась надо мной и задрала мне рубашку, чтобы поставить под меня ночной горшок.
Я ахнула.
– Что вы делаете?
– Просто делайте свои дела, – сказала она со страдальческим вздохом.
– Мадам, прошу вас! – я попыталась пошевелиться, но у меня ничего не вышло.
Она снова возникла в поле зрения. Сиделка была широкоплечей и когда-то, возможно, стройной, но теперь раздобрела от возраста. Ее глаза были ни злыми, ни добрыми. Они были усталыми.
– Если вы не сделаете это сейчас же, я оставлю горшок под вами. Он натрет вашу нежную кожу, и вы будете плакать. Я не стану вас жалеть. А если вы продолжите вырываться, то расплещете собственную мочу и дерьмо по кровати, а я забуду сменить вам простыни. Вы меня понимаете?
Она говорила это без гнева и злорадства. Я не знала, как ей ответить – что мне сказать, чтобы ее убедить? Как заставить ее меня отпустить?
– Да, конечно, – кротко сказала я. – Можно мне, пожалуйста, сесть?
– Два дня постельного режима – чтобы удостовериться, что вы себе не навредите. Делайте, что вам велят, и тогда мы обсудим возможность мочиться сидя.
Перепуганная и униженная, я обнаружила, что не могу выдавить из себя ни капли.
Она оставила горшок подо мной.
Он натер мне кожу, как она и обещала, хотя куда больше пострадали моя душа и достоинство.
***Три дня я провела привязанной
