– Или запомнить, – отвечаю я и чувствую, будто где-то шевелится воспоминание.
Лиам хмурится, но продолжает:
– Символы все появляются в историях о смерти Лисы.
Странное чувство – что это, зависть? – терзает меня вместе с нарастающей уверенностью.
– Не припомню, чтобы сочиняла истории о смерти Лисы, но это может означать лишь то, что я права. Я думала о смерти Лисы, о смерти Колдуньи.
Лиам отклоняется назад, стоя на коленях.
– Эта история рассказывает о когте собаки, пронзающем шкуру Лисы. Эта – о зубе, который забирает ее жизнь в один укус. А это не так интересно, если не знать, что в древнем семперском одно и то же слово использовалось для обозначения зуба и когтя, что означает: возможно, они говорят об одной и той же вещи. Истории просто по-разному переведены учеными, которые над ними работали.
Он терпеливо смотрит на меня, но я по-прежнему молчу, находясь под впечатлением от потока информации. Чувствую, как внутри меня возникает и растет горькое чувство: пока мы с папой жили своей жизнью, Лиам сидел здесь, пытаясь раскрыть тайны, мою и Колдуньи, которая охотилась за мной по Семпере. Мне грустно, оттого что он знает об Алхимике больше, чем я.
– Есть еще кое-что, – неуверенно добавляет он.
– Отлично, – бормочу я.
Лиам уже направляется к стене и аккуратно отодвигает гобелен. Под ним стена из гладкого камня, на которой вырезан древний глиф, странный, но какой-то знакомый: грубая форма круга с выходящими из него линиями и узорами. Символ кажется известным. Я подхожу ближе и вижу, что глиф состоит не из одной, а из нескольких переплетенных форм, создающих невозможный лабиринт поворотов, закорючек и острых углов. Простые круги и квадраты превращаются в разорванные линии, оканчивающиеся символами, которые относятся к древнему семперскому. Почти прижавшись носом к глифу, замечаю, что тонкие линии, вообще-то, вырезаны в камне. Инструмент должен был быть невероятно маленьким и острым. Внутри каждого желобка находится тонкий слой золотого порошка, отчего глиф мягко мерцает в свете, льющемся из окна.
Я не могу унять дрожь.
– Это кажется знакомым, – бросаю я Лиаму через плечо, и он раскрывает рот от удивления. – Не конкретно такой, но похожий символ был вырезан над дверью в лавке ведуньи Каллы из Крофтона. Не такой сложный и красивый.
Глиф удивительный, словно не из этого мира, искусный и замысловатый, как ничто из виденного мной ранее. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить лавку Каллы во всех подробностях из времен, когда папа еще не запретил мне навещать ее. Я всегда считала, что он просто старался держать меня в строгости, опасаясь, чтобы я не спустила свое кровавое железо на колдовские безделушки. Но теперь мне понятно: он не хотел, чтобы я узнала свой секрет. Мне нравилось слушать истории ведуньи, хотя я не понимала, какая тайна в них сокрыта.
– Калла сказала, что он должен отгонять… – Дух Алхимика, вспоминаю я, замолкая. – Но однажды я вернулась, а его не было.
– Моя мать приказала проводить постоянные проверки во всех городах наших земель, чтобы убрать все старые алхимические символы, в основном когда пыталась получить милость Королевы. – Лиам машет на разрушенную стену за нами: форт Вора лежит в руинах, продуваемый всеми ветрами.
– Так они… – Я всматриваюсь в глиф, пытаясь рассмотреть одну форму среди многих. Голова кружится. – Что означают эти символы?
Поднимаю руку, чтобы коснуться стены, потом останавливаюсь, замерев от страха. Через мгновение Лиам присоединяется ко мне, встав у стены и водя пальцами по линиям с уверенностью старого знакомого.
– Это некий древний язык, используемый старыми учеными и алхимиками. Многие из этих символов старше древнего семперского, и никто не знает, откуда они взялись. – Он указывает на одну простую изогнутую линию. – Этот означает воду. – Он делает паузу, проводя пальцем по узору с маленьким кругом внутри. – Тот похож на собачью голову. Но вот этот – само время. Алхимики – ты и твои последователи – передавали свою историю всеми возможными способами, хотя Королева – или, может, Каро – уничтожала записи повсеместно. Они передавали ее в рисунках, легендах, историях. Им нужно было защитить свои знания от Колдуньи. Так что ничего никогда не давалось легко.
– Конечно, нет. – Собственные старые истории уже всплывают в голове. Как Змея украла сердце Лисы, проглотив его целиком.
– У нас ушли годы на то, чтобы понять их значение и расшифровать. Этот, повторяющийся несколько раз, означает оружие. А вон тот, самый большой, – любовь или сердце. Но этот… – он отходит от стены, – означает зло. Если нарисовать их так, они формируют нечто вроде законченного предложения: оружие против великого зла.
– Оружие против великого зла? Против Каро, – выдыхаю я. По спине пробегает холод. Внезапно все мои воспоминания становятся такими отчетливыми, и кажется, что достаточно сделать шаг, чтобы оказаться в них. Что-то словно движется за моим плечом, я вижу это краем глаза – но, когда резко поворачиваю голову, чтобы рассмотреть картинку, там ничего нет.
Смутно слышу голос Лиама за спиной.
– Есть и другие символы, значений которых я до сих пор не знаю. У меня ушли годы на тайные поиски, но я не могу найти никакие записи о них, как и Элиас…
Его голос кажется далеким, словно он на другом конце длинного туннеля. Я вздрагиваю.
Перед глазами все плывет. Все, кроме глифа на стене, который словно становится четче, виднее. Мое дыхание и сердцебиение ускоряются, и я протягиваю руку назад в поисках Лиама, желая, чтобы что-то или кто-то связали меня с этим моментом. Но, прежде чем успеваю коснуться Лиама, он растворяется, и его голос затихает, а вместо него слышится гомон других голосов. Они повсюду, смутно знакомые, встревоженные.
В глазах проясняется, я вдыхаю запах чего-то резкого и сладкого. Лиама нет. Форт Вора целый, но ему не хватает блеска, которым он сиял еще мгновение назад. Внутрь из окон льется мягкий свет. Вокруг меня люди: мужчины и женщины в разноцветной одежде.
И они погрузились в хаос: бегают, кричат, снимают книги и свитки с полок и засовывают их под плащи, собираются у окна, чтобы выглянуть в ночь. У двери темнокожий старик раздает мечи проходящим мимо, а рядом со мной бледная молодая женщина с яркими глазами, стоит у стола, трясущимися руками заворачивает в ткань стеклянные банки и засовывает их в мешок из грубого материала. Я вижу, как слеза стекает по ее щеке.
Что происходит? Я пытаюсь спросить, но слова получаются искаженными и приглушенными, словно пытаюсь говорить под водой. Все же женщина разворачивается и протягивает руку, помогая мне встать.
– Нужно уходить, миледи, – говорит она полным страха голосом, а в ее глазах стоят слезы. – Колдунья здесь.
Внизу раздается громкий треск, кто-то кричит. И через открытую дверь я чувствую запах
