— Я не женат.
Так она и думала. И хотя отсутствие обручального кольца ни о чём не говорило, Анна ещё с первых минут знакомства поняла — перед ней холостяк. Не вдовец, не разведённый, а именно холостяк. И дело не в молодости — её Уильяму было двадцать два года, когда они поженились, а самой Анне всего восемнадцать. Но её новый знакомый выглядел как человек, совершенно точно, никогда не состоящий в браке, а в психологии Анна разбиралась.
— Приехали, — Винсент остановил машину.
По правую сторону Анна увидела небольшой особняк в два этажа. Мощёная булыжником тропинка упиралась в гранитное крыльцо с коваными перилами. Над дверью тускло мерцал фонарь.
Сказать, что она чувствовала себя некомфортно — не сказать ничего. Всё это было странно, неуместно, и от этого становилось тревожно. Быть может, ей и в самом деле стоило уехать в Гастингс? Хотя, что теперь думать…
Винсент открыл дверь и отошёл, пропуская её вперёд.
— Располагайтесь. Сейчас позову миссис Труди.
Недавно отремонтированный холл был чистым и довольно уютным, но в то же время чувствовалось отсутствие женской руки: ни ажурных салфеток, ни безделушек и фотографий на комоде, только самое необходимое.
В глубине дома послышались шаги, и через несколько секунд в холл вышла полноватая женщина с румяным добродушным лицом. На вид ей можно было дать около пятидесяти. Увидев Анну, женщина резко остановилась, но быстро взяла себя в руки:
— Добрый вечер, мисс. Позвольте, я отнесу ваше пальто в гардероб.
Она мельком, с удивлением взглянула на хозяина, очевидно, не ожидая увидеть его в компании женщины, и Винсент поспешил внести ясность:
— Миссис Труди, познакомьтесь. Это Анна Хасли.
Домработница так и застыла на месте.
— Сама Анна Хасли?! — неверяще переспросила она, — та самая?
Анна улыбнулась.
— Вообще-то, моя фамилия Дафф. А Хасли девичья фамилия, я взяла её в качестве псевдонима.
— Вы уж простите меня, — затараторила Труди, — мистер Чейз сказал, что вы остановитесь в гостинице, и я даже не думала…
— Увы, туда меня не пустили. Хозяин, очевидно, побоялся, что я наведу на него порчу. Вы-то, надеюсь, не из суеверных? — усмехнулась Анна.
Домработница важно подбоченилась:
— Я верю в торжество разума, — гордо объявила она, — вы не думайте, у нас в Торнтоне не все такие невежды.
— Смею на это надеяться. Я планирую остаться здесь на весьма длительный срок и не хотелось бы заработать репутацию ведьмы. Кстати, вы случайно, не знаете, что там за история с проклятием?
— Ужин ещё горячий, — Труди неожиданно сменила тему и направилась в кухню, — сейчас накрою стол.
— Благодарю, но я не голодна.
Анна говорила правду. После всех событий она не могла думать ни о чём, кроме уютной постели.
— Труди, проводите миссис Дафф в комнату для гостей, — распорядился Винсент. — Она наверняка устала.
Анна посмотрела на него с благодарностью.
Комната для гостей располагалась на втором этаже между кабинетом и спальней хозяина. Небольшая, лаконично обставленная и безупречно убранная. Судя по тому, что постельное бельё лежало в комоде вместе с одеялом, подушкой и пледом, пользовались ею нечасто.
— Я сейчас быстро управлюсь, — заверила Труди, застилая матрас белой хлопковой простынёй, — а вы пока ванну примите. Налево и до конца коридора. Последняя дверь справа, — проинструктировала женщина.
…В комнату Анна вернулась минут через пятнадцать. Труди к тому времени уже ушла. Кровать была заботливо расстелена, подушка взбита, а на тумбочке, рядом с включенной лампой стояли графин и стакан.
Анна улеглась в постель, думая о том, что завтра же отправится в Райдхайм, и если это окажется возможным, в тот же день и переедет. Интересно, матушка уже заметила её отсутствие? На этом мысли её стали путаться, и через несколько минут, она провалилась в крепкий глубокий сон.
========== Глава 3 ==========
Кап-кап.
Кап-кап.
Он сморщился и перевернулся на другой бок. Звук каждой капли вонзался в мозг и, Винсенту казалось, что дождь стучит внутри его головы.
Кап-кап.
Кап-кап.
Он впился ногтями в простыню и стиснул зубы. Ещё одна попытка сменить положение, сорвала с его губ болезненный стон. На глазах невольно выступили слёзы.
Кап-кап.
Кап-кап.
Он кое-как перевернулся на спину и уставился в потолок. Тяжело дыша, откинул одеяло и осторожно согнул правую ногу. В бедро вонзился раскалённый штырь. Винсент, морщась, глубоко вдохнул, медленно приподнялся и взял с тумбочки стакан воды. За последний месяц это был уже четвёртый или пятый рецидив — прежде так часто боль не возвращалась никогда. Влажность. Проклятая северная влажность. Доктор Кавендиш, что лечил его в Ливерпуле, пришёл в праведный ужас, когда узнал, что Винсент уезжает в Западный Йоркшир. “Тамошний климат вас убьёт!” воскликнул он тогда. “Тепло. Тепло и сухость” раз за разом повторял Кавендиш, вбивая это в голову Чейза как таблицу умножения. Винсент не послушал, такой уж он был всю свою жизнь — самонадеянный, решительный и упрямый, как мул. Или осёл — Кристиан чаще всего использовал именно это сравнение. Вспомнив о старшем брате, Винсент разозлился ещё больше, и боль, ликуя, с удвоенной силой вцепилась в плоть, как изголодавшийся волк-одиночка.
Кап-кап.
Кап-кап.
Спасение находилось близко. Так близко, что Винсент, стиснув зубы, царапал ногтями живот. Протянуть руку, открыть верхний ящик, и боль уйдёт. Пусть не навсегда, не надолго, но у него будет несколько счастливых дней, а если совсем повезет, то и недель. Доктор Кавендиш говорит, что терпеть нельзя — вроде бы в такие моменты внутри головного мозга гибнут какие-то клетки и уже никогда не восстанавливаются. Когда их умрёт слишком много, умрёт и он. Винсент Чейз не хотел умирать, он хотел жить.
Вздохнув, он открыл верхний ящик, где терпеливо ждал своего часа его верный друг — серебряный футляр, обитый внутри алым бархатом, хранящий такое желанное и ненавистное содержимое. Привычным движением Винсент достал шприц, приладил чистую иглу и открыл заветный пузырек с пожелтевшей этикеткой “Morphine”[1]. Несколько секунд он в раздумьях держал шприц, пока наконец очередная вспышка боли не пронзила ногу. Винсент без труда, даже не включая свет, попал в вену и, прикрыв глаза, медленно ввёл лекарство. Положил использованный шприц на тумбочку и откинулся на подушку. Ему казалось, что он чувствует, как этот яд разливается по телу, направляясь туда, к источнику боли, замораживая и заставляя разжать свою раскаленную хватку.
Через несколько минут стало легче. Нога больше не пульсировала, мышцы расслабились, прошла и испарина на лбу. В такие моменты Винсент ненавидел себя. Он яростно презирал всякую зависимость, считая её проявлением слабости, и вот, словно в насмешку сам сделался её рабом.
Как глупо. Желание проявить себя, доказать
