– Хорошо, дражайшая Катрина, – весело проговорил он. Элизабет повернулась к нему и тоже улыбнулась. На юном лице вновь появилось счастливое выражение, и Джиму это нравилось. – Посмотри внимательно на фото, которое я тебе сейчас покажу. Скажи, узнаешь ли ты кого-нибудь, договорись?
– Договорились.
На экране появилась черно-белая фотография. Мужчины в темных костюмах-тройках, крахмальных воротничках и шелковых галстуках позировали на пороге строения, очень напоминавшего старую лесопилку. У одного из них были тонкие усики, завитые кверху, в руке он держал трость, левая нога стояла на ступеньке лестницы. Рядом с ним – молодой человек лет тридцати. Руки в карманах брюк, туловище обтягивает элегантный жилет, из крошечного кармашка на груди свисает часовая цепочка. Молодой человек пристально смотрит в камеру. Волосы у позирующих зачесаны назад. Все они, за исключением молодого человека с цепочкой, улыбаются. Элизабет зажала руками рот и откинулась назад.
– Это он! – воскликнула она, указывая на молодого человека, стоявшего рядом с пожилым господином. – Джим, это он. Тот призрак!
– Видишь типа с усами и тростью? – спросил Джим. – Это Тобиас Мори, владелец лесопилки, а рядом с ним его сын, Люсьен Мори. Когда я, поджидая тебя, увидел эту фотографию, я был уверен, что это тот же тип, которого мы видели в комнате рядом с твоей мамой. Но мне хотелось, чтобы ты подтвердила.
– Люсьен Мори… – прошептала девушка, растягивая гласные. – Но почему именно он? Ничего не понимаю.
– Это нам предстоит выяснить.
Элизабет выгнула брови, затрясла головой и снова посмотрела на Джима, словно вспомнив что-то важное.
– Письмо, – воскликнула она. – Письмо Беатрис, которое мы с сестрой нашли на чердаке. Это ведь ее муж, верно?
– По-моему, ты права. К сожалению, мне не удалось узнать, что случилось с ним и его женой после того, как скончался Тобиас. С 1923 года они как сквозь землю провалились. Нигде ни единого упоминания – ни о детях, ни об адресах проживания, ни о том, где похоронены. Ни тем более о причинах смерти.
– Они действительно жили у нас? – продолжала она.
– Да, но не думаю, что его появление в твоем доме как-то связано с тем, что происходит в других местах. Кроме того, мы не знаем причину, по которой он появился здесь именно после смерти твоего отца и твоей сестры… – Джим тут же раскаялся в своих словах; однако Элизабет посмотрела на него внимательно и едва заметно улыбнулась. – Надеюсь, ты меня понимаешь.
– Может, его притягивают боль и страдание? – она снова перевела взгляд на фотографию. – В его жизни было много потерь, и, когда умерла Пенни, он пришел в ярость.
– Слишком много ниточек торчит из этой истории. Но сейчас мы хотя бы знаем, кто он.
Джим изучал портрет мужчины, стараясь не замечать касания ее шелковистых волос, упавших ему на руку. Молодое лицо, крупные черты, высокие скулы, миндалевидные глаза. Рот крупный, но пропорциональный, волосы вьющиеся, хотя фиксатор выпрямил непокорные завитки, и теперь они послушно повторяли контур головы, зачесанные к затылку. Всего на фото позировали восемь человек, включая Тобиаса Мори. Но он был единственным, на чьем лице не было ни намека на улыбку. Джим вспомнил письмо и полные отчаяния слова Беатрис.
– Он любил музыку, – прошептала Элизабет, не отводя глаз от изображения. – В письме жена говорила, что они уезжают в Париж. Может, он вернулся в Пойнт-Спирит, потому что здесь похоронены его родители?
Джиму не хотелось делать скоропалительные выводы. Ситуация была слишком запутанной. Он не сомневался, что странное существо, так похожее на человека с фотографии, было виновником катастроф. Но какова причина? Что заставило призрак так ненавидеть всех этих людей? Он украдкой наблюдал за лицом Элизабет: казалось, взгляд таинственного Люсьена Мори захватил ее целиком. Его облик сам по себе оказывал на нее магическое воздействие, притягивал, гипнотизировал. Это было вполне объяснимо, ведь Элизабет прожила с ним рядом не один год и впервые увидела, кто он и как выглядит. А главное – отныне у него было имя и было прошлое. И все-таки слишком много неизвестных. Стоило Джиму задуматься об этом, и сердце начинало взволнованно биться.
– Джим, ты это видел? – Элизабет коснулась пальцем тачпада и переместила изображение вниз, а затем увеличила масштаб.
– Что именно?
– Вот, смотри. На полях что-то написано.
Джим отправил фотографию на печать и выжидающе протянул руку, готовясь поймать отпечатанный снимок. Жужжание принтера нарушило окружавшую их напряженную тишину. Их щеки почти соприкасались. Он снова уловил запах цветочных духов и почувствовал отчаянное желание ее поцеловать, но сдержался. Пальцы ухватили выползший из принтера лист и поднесли к свету лампочки. Да, Элизабет права. Он в самом деле различил какую-то надпись, сделанную курсивом. Старую и почти вытертую: на оригинальной фотографии она была почти незаметна.
– Боже мой! – взволнованно вскрикнула Элизабет.
«Пойнт-Спирит, 1923: Тобиас Мори, Люсьен Мори, Джон Роуз, Лукас Грант, Альберт Оуэнс, Боб Джонс, Оскар Маркусо, Роберт Дж. Нортон».
– Звони маме, Элизабет, – пришел в себя Джим: к этому моменту он готов был вскочить с кожаного кресла и повалить девушку на пол. – И скажи ей, чтобы предупредила Алана: мы к нему едем. Объясни, что мы должны сообщить кое-что важное и чтобы они никуда не уходили из дома.
23
Он был пьян в стельку, однако это не помешало ему разыскать пикап, припаркованный за два перекрестка от «Укулеле», а затем пересечь весь город до того проклятого светофора. Стоя на перекрестке, Пол Джонс чувствовал себе довольно нелепо. Улицы были пустынны, тьма, как непрозрачная мантия, стелилась над крышами окрестных домов, а он стоял как болван посреди центрального бульвара с включенным правым поворотником, издававшим металлическое пощелкивание. Бобби Макей тихонько напевал «Джоанну», которую он слышал уже тысячу раз. Почему она ему так нравилась? Он и сам не знал. Джуллиус Моррисон, мэр города, как-то рассказывал, что песня основана на реальных событиях. Этот Бобби приобрел в Кентукки старое здание, некогда служившее скотобойней, и переделал его в бар. Ходили слухи, что кое-кто видел
