Фыркнув, сестра идёт дальше.
Временами Лайя не соображает, что это такое – быть еврейкой. Есть веские причины, по которым мы женимся только на единоверцах и вообще держимся своих. Это неевреи не понимают нас, а вовсе не наоборот. Однако Лайя умудряется перевернуть всё вверх ногами и заронить в мою душу зерно сомнения. С недавних пор от сестры у меня голова идёт кругом.
Делать нечего, шагаю за ней. Решаю не обращать внимания на её шпильки и подумать о Довиде. Щёки тут же вспыхивают. Вдруг ночью я его проворонила? Он приходил, стучал, а я не проснулась? Или всё же не приходил? И если так, что я чувствую, разочарование или облегчение? Как бы там ни было, пока я была у них в лавочке, он только и делал, что смеялся надо мной.
– Ага! – восклицает Лайя. – У тебя всё на лице написано.
Я сама не заметила, когда её догнала.
– Ничего там не написано, – возражаю я, думая про себя: «Его глаза…» – Ни-че-го-шень-ки. И думаю я о… совсем о другом.
– Как бы не так! И в тебе, оказывается, горит огонёк.
Мотаю головой, но сестра продолжает смотреть скептически.
– Лайя, послушай, евреи, неевреи, это всё неважно. Просто с этими торговцами что-то нечисто. Одно хорошо: у нас нет денег на их фрукты.
– Брось! А почему ты спала внизу? Кого-то ждала? Довида, да?
– Что? Ничего подобного!
– Либа, так нечестно. Я тебе всё рассказываю…
– Всё? – Я склоняю голову и приподнимаю бровь.
– Ну, хорошо, хорошо. Почти всё.
– М-м. Осталось только догадаться, что скрывается за этим «почти».
Мы с сестрой до того уходим во взаимное подтрунивание, что не замечаем человека, неожиданно заступившего нам дорогу. Продолжая смеяться, я поднимаю глаза и останавливаюсь как вкопанная. Незнакомец молод, красив, хорошо одет: длинная чёрная бекеша, чёрная же шляпа, похожая на тятину, только всё новенькое, с иголочки. Никогда прежде его не видела. Кто он?
– Шалом алейхем, – здоровается незнакомец.
– Алейхем шалом, – отвечаю я и, как подобает, опускаю взгляд.
Сам он, я это чувствую, продолжает на меня смотреть.
– Хотите что-нибудь у нас купить? – спрашивает Лайя, смело глядя в глаза незнакомцу.
– Немного мёду, – отвечает тот, кивая на наши корзины, и протягивает четыре пятачка.
Лайя переводит взгляд с него на меня. Не выпуская из руки корзины, решаюсь посмотреть на чужака. В его глазах есть что-то завораживающе-знакомое. Осторожно, чтобы не коснуться меня, он берёт из корзины два горшочка мёда, кидает в неё деньги, а сам не отрывается от моего лица. Не знаю, что он там углядел, но мои руки покрываются гусиной кожей. Меня бросает в холод, пробирающий до самых костей. Нельзя же так таращиться! Это неприлично! Поправляю платок.
– А данк[30], – говорит незнакомец.
– Зайт гезунт[31], – машинально отвечаю я.
– А вы откуда сами? – интересуется Лайя.
– Проездом тут. Моё имя – Рувим. А ваше как? – спрашивает он у меня.
Отвечает Лайя:
– Я Лайя, она Либа.
– Фамилии у вас нету, что ли? – грубо осведомляется он.
Очень мне не нравится его взгляд! Лайя сердито мотает головой и дёргает меня за рукав.
– Нам надо идти, – говорит она. – А шейнем данк[32].
Рувим коротко кланяется нам обеим и, бросив на меня последний взгляд, уходит.
Мы с Лайей смотрим ему вслед. Я заглядываю в корзину, и до меня доходит, что он заплатил слишком много.
– Постойте! – кричу. – Ваша сдача!
Что-то было эдакое в разрезе его глаз, в линии подбородка… Рувим не останавливается. Лайя тоже не сводит с него взгляда, потом толкает меня в бок:
– Какие деньжищи, Либа! Столько мы еще с тобой не зарабатывали.
Странный человек доходит до опушки леса и скрывается за деревьями. Кто же он? И где остановился? Я ёжусь.
– Пойдём-ка домой, Лайя. Что-то мне нехорошо.
– Ты не простыла? – Она трогает мой лоб, но я отталкиваю её ладонь.
– Нет, конечно. Просто этот человек… он странный.
– Да ну его совсем. Ты лучше подумай, сколько теперь у нас денег! Можно купить фруктов.
– Даже не мечтай! – вскидываюсь я.
– Так и знала. Ну, Либушка, ну, пожалуйста… Поделим пополам, а? Ты купишь себе мяса, а я – фруктов. Совсем чуть-чуть, биссл[33]. Идёт?
– Нет, не идёт.
Лайя недовольно хмурится.
Я трогаюсь с места. Корзина, грубо сплетённая из виноградной лозы, оттягивает руку. Почему-то кажется, что она потяжелела, словно несколько медных монет весят больше, чем два горшочка мёда.
– С чего начнём, когда вернёмся домой? – спрашиваю Лайю. – Может, будем готовиться к шаббесу?
Мне приходит в голову, что неплохо принять приглашение Майзельсов и сходить к ним на пятничный ужин. Сестра молчит. Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что Лайи и след простыл.
– Лайя! – озираюсь, высматривая беглянку. – Лайя!
Сердце обрывается. Заглядываю в корзину. Две монеты исчезли. Как же это я не заметила? Как ей удалось их вытащить? Ставлю корзину на землю и заполошно всматриваюсь в толпу. «Не могла же она…» – мелькает мысль, но в глубине души я уже знаю, куда отправилась сестра.
Через силу иду к прилавку с фруктами.
Должна признать, есть в них что-то притягательное. Однако манит меня вовсе не этот «рог изобилия», а нечто, мерцающее в глазах парней. У одного – самые зелёные глаза, которые только можно вообразить. Они напоминают о весенней листве, усеянной солнечными зайчиками. Хочется смотреть в них, смотреть… потеряться в них. Поэтому не смотрю. Но есть и кое-что ещё. Людей привлекает к ним их говорок. А появились эти продавцы аккурат когда исчезли Глазеры и Женя.
Прибавляю шагу. Разумеется, Лайя торчит около прилавка: таращится на золотистые абрикосы и болтает с зеленоглазым.
– Лайя! – дёргаю сестру за бледно-зелёный рукав кофты.
– …в лесу? – слышу обрывок её вопроса.
Зеленоглазый качает головой. Лайя оборачивается ко мне.
– Фёдор, познакомься с моей сестрой Либой.
– Очень приятно, – отвечает тот и, прежде чем я успеваю отодвинуться, хватает меня за руку и сжимает пальцы.
Его прикосновение мне не нравится, я выдёргиваю ладонь.
– Лайя, нам пора домой.
– Я ещё хоть разок на них взгляну, – нудит сестра.
– На что именно? На фрукты или мужчин?
– Либа!
– Идём.
– Ты видела что-нибудь более соблазнительное? – облизывает она губы.
«Видела, видела», – думаю я, вспоминая лицо того, кому, похоже, только и дела, что смеяться надо мной. Вслух я этого, конечно, не говорю. Перевожу взгляд с фруктов и красавцев-торговцев на поношенные башмаки Лайи, решительно беру её за руку и тяну за собой.
– Я слыхал, какие-то пришлые доставили вам сегодня неприятности? – голос Фёдора визгливый и ломкий, будто у подростка.
«Такие же пришлые, как и вы», – думаю я и отвечаю:
– Это вас не касается. Идём же, Лайя.
– А не удастся ли соблазнить вас гранатом?
