Господин Майзельс зычно благословляет халы и передаёт нам поднос с нарезанным хлебом. Тятя, по обычаю хасидов, всегда сам нарезает хлеб и даёт каждой из нас по куску. Ритуал Майзельсов выглядит более культурным, мне он нравится.
– А это тебе, мейделе, – говорит госпожа Майзельс, наливая в мою тарелку половник куриного супа.
Сажусь, кладу на колени салфетку. Пробую суп. Он наваристый и очень вкусный. В золотистом бульоне плавают пухлые клёцки-кнедлах и мягкая лапша-локшен. Ем аккуратно, не торопясь, смакуя каждую ложку. Ем, а сама думаю про себя: неужели нельзя в кои-то веки помечтать о чём-то, чего хочется мне самой? О собственном доме, о семье… За Лайей кто-нибудь присмотрит. Если она с Фёдором, лебеди её не заберут, а случись что – сестру выручат мужчины из шомрим.
Вдруг замечаю, что в комнате установилась тишина. Поднимаю глаза. Все смотрят только на меня. Торопливо утираю рот. Что ещё я натворила? Опускаю взгляд и вижу пустую тарелку. Опять села в калошу.
– Ничего, ничего, шейне мейделе, – говорит госпожа Майзельс. – Просто мои мальчики ещё не видали, чтобы девушка кушала с таким отменным аппетитом.
Сердце даёт сбой. Никто прежде не называл меня шейне мейделе. Лайю – сколько угодно, а меня – никогда.
Господин Майзельс довольно хлопает ладонью по столу так, что подпрыгивают тарелки.
– Некоторая дородность женщине к лицу, – произносит он, с озорным блеском в глазах глядя на жену.
Похлопывает себя по колену. Зардевшаяся госпожа Майзельс перебирается к мужу. Тот крепко обнимает её и добавляет:
– Люблю, когда есть за что подержаться. Женщина должна быть зафтиг[40]. Такой, как моя славная жёнушка.
Сижу ни жива ни мертва. Тятя никогда не позволяет себе говорить подобные вещи матушке. А уж усадить её к себе на колени на глазах у всех?! Немыслимо!
– Просто всё очень вкусно, – бормочу я, не зная, что ещё сказать.
– Моя мама готовит лучше всех на свете, – говорит Иосиф, брат Довида.
– За маму! За нашу эйшес хаиль! – провозглашает их младший братишка Беня и поднимает стакан.
Мужчины и мальчики чокаются и выпивают. Я к вину не прикасаюсь, боюсь вновь опростоволоситься. Хватит уже. Наконец, кое-как справившись с нервами, поднимаю стакан и чокаюсь с Довидом. Тот улыбается мне и подмигивает. Отпиваю глоточек. Меня охватывает приятное тепло. От вина или всё-таки от взгляда Довида?
Кладу руки на колени и вцепляюсь в салфетку, лишь бы не выкинуть очередной фортель, за который будет стыдно. Братья Довида и даже сам господин Майзельс помогают убрать со стола. Довид внимательно следит за ними. И в тот момент, когда они поворачиваются к нам спинами, он осторожно пожимает под столом мою руку.
Кажется, сердце стучит на весь дом. Однако моя рука сама отвечает на пожатие и, прежде чем я успеваю подумать, переплетается с его рукой. Ладонь у Довида мягкая, но сильная. Я не пытаюсь отнять свою руку.
38
Лайя
В голове проясняется.Губы пульсируют,вторябиениюсердца…Туман расходится,и я вдруг понимаю,что всё вернулось: флейтаМиронова выводиттрель за трелью,запела скрипка Клима,как капельвесною ранней.Так несхожиих музыка и клезмер наш.Словно на волнах лунакачается.Я вижу,врата открылись рая.Слышузвуки со всей земли.Языквкус всех плодов на свете ощущает.Срываюсь в пляс.Кружусь, кружусь, кружусь…Ещё, ещё!Ещё! Сама не знаю,чего прошу.Хочу ли я винаи света лунного? Иль поцелуев?Плясать безудержно?Бокал – до дна.Другой и третий… Не пролитьни капли. Пьюи не напьюсь никак ябледнымлуннымсветом.Или – вином?Черника и клубника,тёрн, ежевика,клюква и крыжовник,смородина, инжир,гранаты, шелковица,малина, дыня, груши…Ещё, ещё, ещё!Где Фёдор?Я жажду поцелуев.Он рядом.Зелёно-золотые глазаглядят в упор,а губы – ждут моих.Теперь я знаю,чего испитьхочу.39
Либа
Я превратилась в живое пламя. Выпускаю руку Довида и встаю.
– Мне пора за сестрой.
– Я с тобой, – говорит он и тоже поднимается.
– Сначала отведайте мяса с картошкой и кугеля, – требует госпожа Мазельс, вплывая в гостиную с блюдом. – Пусти гусыню в овсы, так она и с голоду помрёт, – госпожа Майзельс цокает языком, глядя на меня.
Краснею и опять сажусь, сложив руки на коленях. Наверное, не будет особой беды, если я задержусь ещё немного. Довид накладывает мне полную тарелку говяжьей грудинки.
– Люди собираются завтра вечером пойти в лес на медведей, – сообщает господин Майзельс.
– Что? – Внутри всё сжимается.
– Я провожу тебя до дому, – говорит Довид.
– Сначала поешьте! – не сдаётся его мать.
– Да, мама, сначала поедим, – покорно соглашается Довид. – А по дороге, – с запинкой добавляет он, – мы можем поискать твою сестру.
Откусываю мясо и жмурюсь от райского наслаждения. Из горла вырывается невольный стон. Откусываю ещё кусочек. Знаю, что, когда открою глаза, увижу смеющегося Довида, но мне уже всё равно. От его смеха и ласковой руки делается хорошо и спокойно. Кажется, всё бы отдала, лишь бы это длилось как можно дольше. Может быть, именно здесь развилка, на которой я должна свернуть?
А кроме того, чутьё подсказывает, что Лайя вовсе не желает, чтобы её искали.
40
Лайя
Он прерывает поцелуй.Зачем? Нет, нет, хочу ещё.Ещё, ещё! Однако Фёдорпочтительно мои сжимает пальцы.Я вся в огне. Горю!И в моих жилахтечёт не кровь – игристое вино.Пусть будет танец! Танец до упадувкруг пламени костра, чьи языкилицо луны на небе лижут страстно,глядящее на лес, на нас,наш поцелуй.Целуй!Целуй, целуй меня, как пламя, Фёдор,сожги мне губы жаром.На его устахвкус терпкий мне неведомого плода.«О, Лайя, Лайя, Лайя…» – мне на ухомурлычет милый голос. Наши губыи языки встречаются всё чаще.Никогда яне пробовала слаще ничего.Не знаю, как зовётся этот плод.Я обнимаю Фёдора за шеюи зарываюсь в волосы всё глубже.Его ладони гладят мою грудь,округлости и впадины.Неужтомне думалось когда-то – это грех?Не может быть грехом такое счастье.Он так силён и щедр,я – голодна,а у него любых плодов в избытке.Останусь с ним – и все они мои.В глаза мне Фёдор смотрит,выгибаюсь,покусываю ухо и смеюсь:«Ещё, ещё…» – «Луна заходит, —мне отвечает он. – Костёр уж гаснет,и тьма над нами крылья простирает». —«Что-что? Не может быть! А мне казалось,я пробыла здесь несколько минут».Лукаво так подмигивает Фёдор:«Минуты, Лайя, сделались часами».Протягивает мне корзинку фруктов.«Нет, не могу я взять». —«Возьми, возьми,сестрицу угостишь». —«Платить мне нечем». —«Напротив, груды злата у тебя». —«Как так?» – не понимаю ничего.Он гладит мои косы: «Вот металлиз всех металлов самый драгоценный.Достаточно мне локона всего». —«Зачем тебе он, Фёдор?» —«Чтобы никогдатебя не забывать», – и смотрит с грустью.«Но это просто мои волосы, и только».В его зрачках костра сверкают блики.Нож достаёт, мой локон отрезаети прячет в ладанку себе на грудь.«Всегда у сердца моего ты будешь».Подхватывает на руки меня.Я возмущаюсь было, но нет мочи —он очень сильный, я ж совсем без сил.«Я отнесу тебя домой, пичуга».«Да, – думаю, – домой, домой, домой…»Его целую в щёку, обнимаю:«Пусть так, неси. Откуда только знаешь,где я живу… И как насчёт медведей?» —«Забудь, ты в безопасности со мной».В хмельном туманеклоню я голову ему
