Взгляд Лиса переместился под стол. Ему показалось, что пол там неоднороден, виднелась какая-то щель поперек досок. Опираясь на локти, он быстро подполз туда и уже в движении обнаружил, что сжимает в правом кулаке синее птичье перо, которое в свете пожара пылало неоном. То самое перо, что привиделось ему в его сне, перед самым пробуждением. Или все-таки не во сне и не привиделось, а все было на самом деле? Он ничего не понимал, но и времени на размышления не осталось, и некогда было разбираться со снами и прочей чертовщиной. Он сердито, судорожно как-то поморщился, гоня прочь ненужные мысли, механическим движением сунул перо в карман. Потом, потом настанет время разбираться со снами и со всем прочим, когда выберется отсюда. Ну, если выберется…
Под столом, как он и надеялся, прятался вход в подпол. Ломая ногти, царапая зализанные многочисленными прикосновениями рук доски, он подцепил тяжелую крышку люка пальцами и откинул ее на бок.
Из открывшегося темного пространства дохнуло затхлой прохладой с преимущественным запахом картофельной гнили. Вниз уходила лестница, растворяясь после третьей ступеньки в темноте. Та темнота источала жуть, словно разверзнутая могила, но, как ни крути, эта лестница в подпол была единственной его – возможной – дорогой к спасению. Времени на раздумья совсем не оставалось, вокруг все начинало обваливаться, вот-вот мог обрушиться потолок. Веня вскочил на ноги, схватил доску и, держа ее обеими руками, прижимая к груди, скатился по лестнице в погреб. И, только оказавшись внизу, почувствовал, что раскаленная доска нестерпимо жжет руки. Вскрикнув, он отбросил панно в сторону. Ударившись о какой-то стеллаж, она упала на земляной пол. Удивительно, но, лежа там, в темном углу, панно продолжало светиться и выглядело так же, как люк над головой, в проеме которого бушевали языки пламени. Лис пожалел, что, спускаясь в погреб, впопыхах не додумался опустить за собой крышку, теперь сделать это было уже нельзя. Он подумал, что, когда наверху обрушится потолок, даже здесь будет небезопасно.
Лис отошел от лестницы подальше, туда, где лежало панно, и прижался спиной к стене. Погреб оказался совсем маленьким; когда глаза привыкли к темноте, он увидел его весь. Да и какая темнота, не было ее вовсе, пламя над головой давало достаточно света, чтобы видеть все вокруг. Удивительно, но панно, отдавая тепло земле, прямо на глазах тускнело, постепенно сливаясь с поверхностью, к которой прильнуло.
Над головой вдруг сильно зашумело и следом с невероятным грохотом обрушилось. Мелкой дрожью пошли стены, а потом сквозь открытый люк в вихре искр посыпались вниз горящие доски. Погреб сразу наполнился едким дымом и жаром, вспыхнула и запылала лестница. Стало невозможно дышать. Лис понял, что его все-таки загнали в угол и что неизбежного ему никак не избежать. Недаром же оно неизбежное. Душа его, словно готовясь покинуть тело, съежилась, как свиная кожа от жары, и онемела. Не совсем понимая, зачем он это делает, Лис поднял с земли вполне уже остывшее панно и притиснул его рукой к груди. Другой рукой он натянул на голову куртку, защищаясь от жара, присел на корточки и, отвернувшись, прижался лбом к стене.
За спиной его неистовствовало, плевалось искрами, давило жаром адское пламя, а в голове крутилась, словно сбившаяся со спирали, зациклившаяся пластинка, одна-единственная мысль, что напрасны были его потуги разобраться во всем и что никому он теперь ничего не докажет. Зря все было, зря. И такая его тут тоска взяла, он и не знал никогда, что она такой бывает, необъятной и неизбывной, точно страх самого себя. А следом навалилась апатия, та просто ударила дубиной по темечку и предоставила жару вылизывать то, что от него еще оставалось. И подумалось ему в этот миг, что, если кому-то – потом, когда-нибудь – придет в голову расчищать эту яму, вряд ли среди золы и древесного угля он обнаружит и определит хотя бы косточку, хоть горстку принадлежавшего ему пепла. И так ему жалко себя стало, что он и заплакал бы, не иссуши жар все, в том числе и слезы.
И тут Лис почувствовал, что от стены, к которой он припал головой, в аккурат из щели между ней и какой-то деревянной конструкцией вроде стеллажа, какие обычно возводят в погребах, как будто идет ток воздуха, причем довольно ощутимый ток, подпитывающий пылающий в центре под люком костер. Позабыв сейчас же и про тоску, и про апатию, и про все другое, что было не важно в этот миг, движимый лишь взведенной пружиной единственной мысли-желания «жить, жить, жить!», он вскочил и рывком откинул стеллаж от стены, который дополнительной порцией топлива с грохотом завалился в огонь. Глазам его открылся зиявший угольной чернотой на освещаемой сполохами стене узкий, по ширине плеч, и не больше метра в высоту лаз. Не раздумывая, Лис втиснулся в него всем телом.
Раздумывать, собственно, было некогда, припекало так, что шипели и скручивались на голове волосы, а куртка на спине накалилась, да, пожалуй, уже и горела. Но если из хода идет воздух, значит, где-то там, на другом конце, есть выход. Должен быть. Хоть какой-то шанс. Все равно в погребе дольше оставаться было невозможно.
В общем, с разудалой и шальной мыслью в голове, что этой ночкой он таки погулял на славу, с наивной надеждой в душе, что приключения его в основном закончились, что остался всего пустяк, пустячок даже – добраться до противоположного конца туннеля, он к этому концу и устремился.
Глава 12
Во чреве
Первые несколько метров Лис прополз автоматически, толкаемый одним лишь желанием убраться поскорей и подальше от нестерпимого жара позади. Он именно
