“А я ведь полезу, если не отдохну”, — решил он.
И заговорил:
— Ты, может, не устал, — сказал он Нивену, — и готов идти куда-то еще. А я уже не могу идти. И что самое страшное — я очень плохо соображаю. А когда я плохо соображаю, я больше говорю, а чем больше я говорю, тем большую опасность представляю. Ну, это ты знаешь… Так вот. Представляешь, что начнется, если я выйду к людям?
Нивен смотрел еще очень долго и внимательно. Потом тихо сказал:
— До утра. Переждем до утра. Потом пойдем дальше.
И выпустил кинжалы — те упали на мягкую траву под ногами, и трава тут же проглотила их.
— Если утром не отдадите оружие… — начал Нивен.
— …ты тут всех зубами разгрызешь, — кивнул Йен. И бросил скрипнувшему с другого края поляны Бролу. — Шучу! У него уши большие, а зубы, вроде как, нормальные.
— Не надоело про уши?
— Так вот Брол про уши еще не слышал, правда, Брол?
***
Костер догорал. Воздух был теплым и тихим. Йен вообще не понимал, зачем костер, если и без того жарко. Нивен сидел ближе к огню, вновь застыл неподвижной серой кучкой, так что теперь и его за пенек можно было принять.
— У них же деревья живые, — пробормотал Йен, сворачивая плащ себе под голову. — Им не жалко их жечь?
— Сухие, — бросил Нивен, не оборачиваясь. — Уже не живые.
Положил ладонь на траву рядом с собой. Все-таки пытался о чем-то договориться и с этим лесом.
— Тут тепло, — заметил Йен, повернулся на бок и закрыл глаза. — Спокойно. Ты заметил, как спокойно?
— Слишком, — сухо отозвался Нивен.
— Не дергайся, — протянул Йен. — Ты просто не привык без оружия.
— Без оружия, — повторил Нивен. — В живом лесу. С тобой. Да, не привык. Мне все это не нравится.
— А мне тут хорошо, — пробормотал Йен, опуская тяжелые веки. — Меня тут не хотят убить. Я уже и забыл, как хорошо, когда меня не хотят убить…
— Не хотят убить… — хмыкнул Нивен. — Пока плохо знают.
— Злой ты э… — Йен осекся, чтоб снова никакой куст ненароком не напугать.
— Нивен, — подсказал Нивен, и Йен услышал в голосе издевку. — Говорю же. Бесполезно учить.
“Зато ты быстро учишься”, — с непонятной злостью подумал он. Потом задумался над тем, что его действительно тут не знают, и вот как превратится он в монстра — так испугаются. Что оружие ему сдавать не нужно, он сам вполне себе оружие, правда, неконтролируемое.
“Но на деревья же я не нападу? Или нападу? И это не эльф, это я их разгрызу?”
Тут было отличное место, чтобы спрятаться. Но от чудовища, которое внутри, не спрячешься. Не спрячешься, не сживешься, не найдешь общего языка… Остается только глушить его. Только глушить.
— Жаль, у них выпить нечего… — вздохнул Йен и зевнул.
Проваливаясь в сон, услышал, как Нивен раздраженно хмыкнул себе под нос.
Совсем по-человечески.
Глава 14. Я вижу тебя
Наверное, все началось с нее.
С того, что она сидела на вершине Гъярнору.
Конечно, все всегда начиналось с нее, если верить мелким глупым людям. Но она им не верила. Она больше никому не верила, хотя странно: казалось бы, что ей с того, что ее предал враг? Что ей с того, что его фиолетовые глаза теперь у детей ее сестры? Ей-то — что?!
Но видеть не могла никого из них.
Ни братьев, ни сестер, ни так похожих на них людей-насекомых — тоже ведь Д’халовы дети. Ни крови их ей больше не хотелось, ни слез, ни жертв. Сидела на Гъярнору, не видела, не слышала ничего — лишь далекий шепот Мирдэна.
Она отомстит им, всем им, но не сейчас… Не сейчас…
Сорэн все хотела отдышаться. Собраться с силами. Побыть наедине. Но людей развелось слишком много. Они перекрикивали даже Мирдэн. Они разбрелись, расселились у подножья Гъярнору так, что и взгляда вниз не бросишь, чтоб ни на кого не наткнуться. Они шумели, галдели, мешали…
Она глядела дальше. Устав от людей, устремляла взор туда, куда было запрещено смотреть.
Но Свет — везде.
От него не скрыть ничего. Не скрыть и леса Иных.
Любимых, единственных творений Кхаоли. Да, они чужды ей. И именно потому ей совершенно безразлично, у чьих детей будут прозрачные глаза их короля.
Подумала — и засмотрелась на короля. Глаза и впрямь прозрачны. И белая кожа. И тонкая незнакомая улыбка, нечеловеческая, иная...
Сорэн отвернулась. А на следующий день — поглядела вновь. А на следующий день — еще раз.
Она глядела, туда, когда Ирхан уходил, а Рихан еще не выглядывала, глядела в то время, когда на одно тягучее мгновение приходило безвременье, когда ее не видел никто, даже светила, что смертные назвали ее детьми.
И уж тем более ее не видел он. Вскидывал голову и смотрел вдаль, будто чувствовал ее взгляд. Но больше ничего. Хоть зорок был — этого не отнять. Зорок, силен, быстр, ловок. И чист.
Как странно — чист.
В нем, прозрачно-белом, отражался свет, бликовал, лаская. И хотелось самой протянуть руку и коснуться его кожи, потому что казалось: он не поглотит свет и тепло, он отразит, вернет сторицей. Не поглотит, как все остальные. Он не такой, он другой. Иной. Потому и тянет к нему: не похож ни на кого. Их род и от людского отличается заметно. А уж он — от своих.
И поднимает взгляд всякий раз, когда чувствует ее. И будто бы — ждет.
Сорэн решилась однажды. Лучем света потянулась к нему. Коснулась щеки, мазнула по плечу, упала на траву Запретного леса — и поднялась во весь рост.
Замерла напротив, глядя в прозрачные глаза. И так же замер он: первая богиня в Запретном лесу — невозможное. Запрещенное. Но не бросился: ни на нее, ни прочь.
— Здравствуй, — произнес он наконец. Голос: чистый, ровный. Гго голос — не голос, просто ветер. Тихо, но четко. — Здравствуй, богиня Сорэн.
Он будто хочет еще что-то спросить, а может, ей просто кажется: кто разберет Иных? Взгляд — прозрачен, и за ним лишь воздух. Нет в нем жизни, нет чувства, нет ничего от Д’хала-творца…
Пустой и прозрачный, бликующий, чистый…
“И хорошо, — сказала себе Сорэн. — Хорошо, что нет в нем Д’хала, близкую встречу с еще одним детищем дорогого отца я бы не пережила…”
— Я знаю тебя, — проговорил
