Не получилось.
Не знаю, когда я это поняла – может быть, только сейчас.
Я села перед ноутбуком и задумалась. Макс, конечно, истинного положения дел не знал, мы все говорили то, что велено – что Вадька болен, но стабилен, что пока лечения не подобрали, но обязательно подберут. На первые сеансы даже Вадьку брала с собой, маскируя вмятинку на виске волосами, но потом – потом нам запретили показывать детей.
Да мы и сами не хотели их показывать. Как объяснить родственникам появление маленького мертвеца?..
О чем нам сейчас говорить с Максом? О прошлом? О рухнувших планах? О работе? Да я о ней забыла давно!..
О том, что скучаем друг по другу?
Когда-то я скучала, это верно. На стену лезла от тоски, от всего, что на нас обрушилось. Даже вчера еще скучала. Даже сегодня утром. А теперь – теперь стало все равно. Даже злость на психолога прошла. Все стало… какое-то серое, ненужное. Только Вадька еще имел значение – да головная боль, которая то утихала, то возвращалась.
Что там Машка про нее говорила? Что-то так начинается? Что, интересно, – неужели то же, что и у Вадьки? Быть не может, ведь месяц прошел… И откуда подруге это знать, неужели и она?..
Наверное, еще вчера я бы испугалась. Побежала бы к докторше, попросила обследование, лечение – хотя какое тут лечение! А сейчас мне все равно. Я посмотрела на свои пальцы, сжатые на коленях. Скоро кожа побледнеет, посереет, появятся пятна… Ну и пусть. Я в аду, из которого нет выхода, хоть поднимайся, хоть спускайся – семь ступенек никуда никогда не выведут. Наверное, то, что случилось или еще случается со мной, – единственный выход отсюда. И для меня, и для Вадьки.
Я просидела перед ноутбуком, наверное, полчаса, пялясь в окошко мессенджера. Где-то там, в мире за стенами, человек Максим, бывший когда-то моим мужем, ждал вызова.
Так и не дождался.
Я закрыла ноутбук. Прошлое мертво, а будущее… будущее – это Вадька.
Боль в виске, так до конца и не утихшая, вдруг встрепенулась, вонзила в кость горячее острие так, что я аж зубами заскрипела, – а потом раз, и пропала. И сразу стало хорошо и холодно.
Зря я, наверное, заставила психолога снять шлем. Но она просила никому не говорить, и я не скажу. Пойдем лучше с Вадькой в игровую – кажется, пора мне с нашими мамочками посекретничать.
Ради наших детей. И ради нас.
– Ну как консультация седьмой, Сонечка?
Вздох. Побрякивание ложки в чашке.
– Как вам сказать?.. Она, конечно, закрывается. И очень похоже, что это все-таки фаза истощения, у нее нет сил бороться, нет мотива к чему-то стремиться, только пассивное сопротивление. Я ей составлю программу по реабилитации…
– То есть ты считаешь, это психосоматика? Пришли анализы, у нее падение гемоглобина до ста пяти, давление низкое, изменения в плазме – вот, глянь.
Шелест бумаги. Задумчивое «угу».
– Да, вряд ли только психосоматика. Сегодня пятница – пошлем ее в понедельник на полное обследование. Андрей Степанович?..
– Да, Сонечка, да… Я просто думаю, а не начать ли прямо сейчас и со всеми. Не нравится мне это. Три дня назад у второй и пятой плановые анализы показали подобную картину, но более смазанно, помнишь? Я думаю, надо их завтра с утра прогнать через полное обследование, причем каждую в отдельной лаборатории. Задействуем все, что есть.
– Вы думаете?..
– Я ничего не думаю, Софья Михайловна, но два и два легко складываются. Изменения в крови сразу у нескольких пациенток. Нарастающая скрытность. Дети… вы отслеживали игровую?
– Конечно, мониторинг же от и до! Да, агрессивное поведение усугубляется – конечно, качественно измерить его трудно, но я фиксирую проявления…
– Тем более. Отправим завтра всех на полную диагностику, а потом по результатам – консилиум. Напишете заключение?
– Напишу.
– Сонечка… у тебя все в порядке? На консультации перенервничала, отчего такая бледная?
– Все хорошо, Андрей Степанович, все штатно. Совершенно ничего выдающегося. Наверное, и впрямь переработала… А у нас тут рабочая спальня свободна?
– Свободна, но тебе, барышня, надо домой. Поезжай, отлежись, завтра будь к двум с заключением. Это приказ, ясно? Ясно, я спрашиваю?!
– Д-да… тогда до завтра, Андрей Степанович.
– До завтра, Соня… Обними там покрепче мужа.
– Д-да… Непременно!
Шаги. Шаги. Чей-то далекий смех, голоса.
И тишина.
Вадим Громов
Шарик
«Угадай, в какой руке шарик?»
Кряжевой налил себе третью стопку, забросил водку в рот, сглотнул. Отправил вдогонку колечко лука и ломтик селедки, принялся неспешно жевать, почти не различая вкуса.
– Слышь, мужик, э… У тя проблемы какие, не?
«Черный шарик – все кончится»
– Мужик, с тобой базарю, в натуре. Здесь от Темы рыло никто не воротит, слышь… А то сам огорчаюсь, и других, реально, огорчить могу.
Кряжевой повернул голову и цепко оглядел типа, настырно лезущего к нему в собеседники. Около тридцати лет, плюгавый, жидкие рыжеватые волосы зачесаны назад, впалые рябые щеки, наглые водянистые глаза. Черты лица хищные, но мелкие: точно не волчара, скорее – тощий, облезлый хорек.
Перевел взгляд ему за спину. Через столик сидел приятель Темы – явно среднеазиатских кровей, невысокий, мощный, основательно подзаплывший жирком. Короткие руки и ноги борца или тяжелоатлета. Стрижка под ноль, темно-карие, глубоко посаженные глазки, сплющенный нос, пухлые губы, дугообразный шрам на массивном подбородке, хорошо заметный даже в недельной щетине. Кряжевой машинально нарек его Батыром, на прошлой работе был похожий бугай с таким имечком…
– Че пялишься? – начал распаляться Тема. – Че, в натуре, не так?
«Красный – проигрыш. Согласен?»
Темноватая пивная «Козырная масть» – из памяти неожиданно выкатилось смахивающее на французское словцо «шалман» – пустовала на три четверти. За третьим, дальним угловым, из дюжины одноногих квадратных столиков прихлебывали недорогое пиво два пожилых субъекта с невыразительными лицами людей, предпочитающих искать гармонию с этим миром на дне полулитровой кружки. Они даже не косились в сторону Кряжевого, не то побаиваясь крепнущей злости Темы, не то были здесь завсегдатаями, и назревающее неподалеку выяснение отношений давно стало для них привычным, как скудный интерьер и плоховато вымытая посуда пивной…
Кряжевой хмуро улыбнулся. Пачка толщиной в мизинец, в которой преобладали тысячные и пятисотенные, якобы случайно показанная всем посетителям «Масти», сделала свое дело. Его не волновало, что задумали приятели – ограбить или взять на испуг, заставив оплатить их заказ. Главным было другое: своим напором Тема убивал остатки неизменных сомнений, помогая Кряжевому начать то, зачем он сюда пришел.
– Ты че лыбишься, урод?! – Тема расправил худые плечи, уперся ладонями в столешницу, навис над Кряжевым. – Борзого включил? Ща те будет, сука, симфония для очка с оркестром!
Сидящий на соседнем стуле Бесокрут поднял кустистую бровь, как будто интересуясь: «Долго еще с этим недоумком цацкаться будешь? Я жрать хочу».
Кряжевой торопливо выпил еще одну. Какое-никакое, а подспорье, тормоза ослабляет, особенно в связке с Теминой дерзостью…
Посмотрел Теме в глаза. Тот сглотнул зарождающуюся фразу с горловым бульканьем, прочитав во взгляде незнакомца что-то непривычное, пугающее. Злая сила распирала, настойчиво требовала выхода. Кряжевой скупо качнул головой в сторону Бесокрута:
– Угадаешь, в какой руке
