Затхлый воздух туннеля стал потеплее, не таким сырым, и Ершик, представив себе, что он, как моряк в какой-то книжке, чувствует в соленом ветре приближение суши, свистнул, и из темноты послышался смех:
– Опять подкрался, чертенок.
– Здорово, дядя Володя! – Пост появился в этом туннеле не так давно – после странных событий на ВДНХ Проспект Мира всерьез озаботился вопросом безопасности с северной стороны, но со временем опытных бойцов сменили, похоже, самые вздорные и непоседливые старики станции. И лишний блокпост продолжал существовать только потому, что всем это было удобно: пенсионеры чувствовали себя нужными, а их родственники облегченно вздыхали, отправляя дедушку, отца или тестя в этот безвредный стариковский клуб. Всех сторожей, обе смены, Ершик знал не хуже своих соседей по станции – приятно поболтать с ними немного о том о сем, прежде чем тащиться со своим товаром на базар. Разговаривали тут с ним как со взрослым и прятали улыбку в бороде, когда он заявил, что ему уже семнадцать лет. Сильно он тогда преувеличил…
– Что сегодня принес? Еще не всю библиотеку-то перетаскал? – Владимир Афанасьевич всегда интересовался товаром, кое-что покупал сам прямо на посту. – Опять мать послала?
Они все еще верили, что книги на продажу ему давала мать, посылая сына на Проспект Мира. Ну да… Вот как только вернется, она его так пошлет – мало не будет! Каким-то чудом Ершику пока удавалось исчезать со станции из-под бдительного ока строгой родительницы, получая как следует ремнем по пятой точке по возвращении, но уж очень хотелось заработать немного патронов самому. Сталкеры с Рижской недавно обнаружили наверху почти уцелевшую библиотеку, разобрали скособоченную крышу, оборудовав удобный лаз, и прихватывали во время вылазок по несколько книжек. А чтобы самим не терять время на торговлю, которая еще то ли даст прибыль, то ли нет, подключили к делу и мальчишку: груз не тяжелый, сидеть посреди базара ему только в удовольствие, заодно новости приносит – близко к Кольцу их не в пример больше! Разница с продажи шла Ершику в карман, никто же не проследит, за сколько отдал. Хоть не всегда была ощутимой эта разница. Еще и пацаны смеялись: все мальчишки хотят когда-нибудь взять в руки оружие, а вот книжки продавать… Он ведь не только продавал, обязательно заглядывал в каждую, будь это хоть учебник математики. Мать не понимала его интереса, и после каждого возвращения Ершика на Рижской в течение часа не умолкал тренированный и закаленный голос рыночной торговки: «Шоб сгорели они все, книжки ваши поганые, и библиотека эта районная… И те паразиты, которые за ними наверх шляются и тебе их в руки дают!» Через пару минут приличные слова заканчивались и начинались такие, которых Ершик ни разу не видел на бумаге, только нацарапанными на стене в самом темном уголке. Иногда выручал сосед Сан Саныч, отвлекая мать вопросом, нее забыла ли она покормить сына, прежде чем орать.
Дома книг не было. Ни одной. Ершик все их носил в голове, отчего истории перемешивались, наползали одна на другую, и разобраться в этом бардаке становилось трудновато. А он все наваливал и наваливал сверху новые истории, перемешивая вычитанные с реальными. Ничего, авось не лопнет голова, хоть мать и обещала, что это случится рано или поздно – где-нибудь все разместится. Зато скучать не приходится. Он поискал глазами дядю Славу, самого молодого из этой смены, но его не было видно.
– А где дядя Слава?
Владимир Афанасьевич закрыл книгу, поправил на плече автомат.
– Ты, Ерш, в этот раз много не продашь, не до торговли сейчас: мобилизация. – Он постучал по картонной обложке. – Заглядываешь ведь в книжки-то, знакомое слово?
Еще бы не знакомое.
– Война? А кто? С кем? Ганза? – вопросы сами посыпались, как крупа из рваного пакета!
– Да не! Красные что-то там закопошились, и у нас решили народ собрать на всякий случай – кто знает, какая у них заваруха образовалась. Вокруг Комсомольской люди пуганые, вдруг опять война? И берут не моложе восемнадцати! – Старик строго посмотрел на Ершика. – Были б патроны, сам бы у тебя все купил да назад отправил… Может, в другой раз? Иди домой.
Еще чего, домой! И пропустить самое интересное? Нет уж, сам себе пообещал Ершик, пока все книжки не продаст, обратно – ни ногой. Старик разглядел в глазах пацана нехороший блеск.
– Ерофей! Это тебе не Жюль Верн фантастический, самым натуральным образом пулю в башку получишь – и привет.
Ну, если дошло до Ерофея, значит, дело серьезное, сильно рассердился дядя Володя. Странно, что Ерофеем Шалвовичем не назвал. Тоже мама постаралась, в честь прадеда имя дала… А отчество папкино, грузинское. Мама – это мама, другой-то не будет. Ершик ее любил, хотя подзатыльников получал за день больше, чем кусков на тарелке… Его тихий и неконфликтный отец в один прекрасный день просто собрал пожитки и свинтил от матери в неизвестном направлении; хорошо взрослым – иди, куда хочешь. Сам Ершик еще ни разу не уходил далеко от Рижской, а мечталось аж о кругосветном путешествии. Жаль, что наверх нельзя, но тех чудес, о которых читал, он там все равно не увидит. Сталкеры так рассказывали.
– А все-таки, что случилось?
– Что-то там творится на Комсомольской, кипит, блин, разум возмущенный, а соседние станции начальство под ружье ставит! Хотя меня это уже не касается и тебя не должно бы.
Ершика касалось все, что происходило вокруг: все было интересно, во все он старался сунуть нос. Если до какой-то информации не удавалось добраться, он старался хотя бы вообразить то, чего не увидел, расспрашивал о том, что не понял, и домысливал то, что не услышал… Знания о красных относились именно к категории небылиц, ни одного живого коммуниста Ершик в своей жизни не встречал, но хотел бы посмотреть на
