— Диспетчер вызывает пилота корабля «Asphodelus», — монотонно сообщил искин. — Принять вызов?
— Принять, — забывшись, механически покивал ему парень.
Виртуальное окно мигнуло, рассыпалось набором битых пикселей — и отобразило красное, довольно лицо мужчины. Ему было, пожалуй, за сорок, и лысина сверкнула отражением настенной лампы, а крошки — мелкие белые искры на темном свитере — выделялись так явно, словно были неотъемлемой частью дизайнерского решения.
— «Asphodelus», расчетное время взлета — четыре с половиной минуты, направление — тридцать пятый сектор… — нудно зачитал он. — Все так?
— Да, — подтвердил пилот, сдерживая смех. Крошки на свитере — улика в деле о невинно съеденной булке — взывали к нему из камеры, как взывают сатанисты к бурому дьявольскому трону. — Все верно. Прошу одобрить пересечение воздушных и орбитальных границ, докладываю — документы заверены печатью и подписью начальника порта, а также генералом центральной космической полиции от шестого января две тысячи восемьсот четырнадцатого года…
— Пересечение границ одобрено, сканы документов прилагаются, —все так же нудно отозвался диспетчер.
Виртуальное окно погасло, искин печально оповестил, что вызов завершен со стороны порта. Джек усмехнулся, а спустя минуту «Asphodelus» уже летел, и небо безумно, с треском и свистом, неслось ему навстречу, принимая в свои объятия…
Эдэйна и его, как выразился капитан, пьяного приятеля, то есть механика по имени Адлет, забирали со старой станции на орбите глухой, почти необитаемой планеты — всего два поселка по сорок домиков, для таких прибытие корабля — едва ли не праздник. Штурман попросил прощения — прежде всего, у Талера, за свое глупое поведение и за то, что позволил Адлету напиться до совершенно невменяемого состояния. Талер, занятый очередным письмом от начальства, рассеянно его обругал и приказал запереть механика в каюте, чтобы неповадно было. Этот приказ выполнили коллективно и весело, с хохотом и плясками — правда, никто, кроме Джека, не плясал, но Лойд заливисто смеялась, а Эдэйн кривился в ухмылке, предвкушая, как его товарищ придет в себя и не сможет прикосновением к сенсору открыть шлюз…
Потом веселиться расхотелось.
Начальство писало, что теракты на Белой Медведице продолжились и, более того, усилились. Обнаглевшие убийцы взломали систему второго — и последнего — порта, ввели код в строку о самоуничтожении, а затем перешли на крупные города. Накануне вечером тамошний мэр еще отвечал на звонки по закрытой полицейской линии, а утром его труп обнаружили привязанным к шпилю межпланетного банка — привязывали-то живым, ночью, а к утру бедняга умер от холода и давления…
В углу окошка, повисшего на панели перед капитаном, болталась цифра «2568». Лойд обнаружила, что она не постоянна — произошел скачок на «2692», после него — скачок на «3211», и девушка спросила:
— Что это за… штука?
— Это жертвы, — очень тихо отозвался Талер. — Это количество убитых людей…
На полпути между Бальтазаровой Топью и Белой Медведицей левый маневровый, так тщательно установленный и обласканный ремонтной бригадой, принялся барахлить. Вынужденная остановка посреди астероидного поля, неподалеку от раскидистой туманности, похожей на щупальца осьминога, повергла капитана Хвета в такое состояние, что никто из команды не решился и намекнуть, что он ведет себя жутко. Мужчина бродил по «Asphodelus-у», надев наушники и с каким-то муторным, отстраненным вниманием слушая сводку новостей, передаваемых на малой частоте — благо до цели было рукой подать. И глаза у него были такие холодные, такие стеклянные, будто их владелец уже умер, будто его разорвала на куски очередная беспощадная цифра — 4950…
Адлета наспех вынудили раскаяться, а он, в свою очередь, вынудил двигатель донести корабль до сектора, где предстояла встреча с предполагаемым командиром операции. Сектор был пуст, но кое-где в космической темноте грустно, словно бы укоризненно горели звезды, а построенное человеческими руками солнце на сверхновой батарее усердно полыхало карминовым. Какой страшный, должно быть, свет на Белой Медведице — как если бы с неба лилась кровь, падала на и без того опустевшие города, выжженные взрывчаткой…
Развернутая звездная карта парила над погруженной в полумрак панелью. Талера общими усилиями усадили в капитанское кресло, и Лойд замерла справа от него, а Джек — слева, чтобы сразу повиснуть на сильном, неуемном теле, если оно вздумает продолжить свои бесполезные метания.
Одинокая голубая точка вспыхнула у дальнего края сектора, и капитан Хвет насторожился, и напряглись плечи, и смутно заблестели изогнутые грани полицейского значка. Точка медленно — по меркам космических скоростей, — приближалась; взгляд мужчины скользил за ней, как скользит перо по воде — невероятно легко и плавно. Расстояние сокращалось, и сперва на экране вспыхнула надпись: «Н. К.»
— Ну как это — неопознанный? — возмутился Джек, пожирая голубую точку глазами. — У нас в базе — все, в том числе и сверхсовременные, модели кораблей, я лично сегодня обновил!
— Искин, — хрипло скомандовал Талер, — открой чистое окно и выведи нам изображение с бортовых камер.
Монотонный голос промолчал, но картинку предоставил — черная глубина космоса, темнее, чем океанская, и в ней различимо лишь бирюзовое пятно выхлопа, а сам «дружеский корабль» не виден. Впрочем, спустя минуту Джеку почудилось, что он видит какую-то черную громадину, а Талеру — что эта громадина ходит ходуном, грозя вот-вот разлететься на отдельные фрагменты. А еще спустя минуту по внешнему каналу связи до команды с трудом, но все-таки добралось входящее сообщение:
— «3371» вызывает «Asphodelus»… «3371» вызывает «Asphodelus»…
Джеку почему-то стало нехорошо. Он уставился на погасший было экран так, будто ему объявили, что предсказанный в две тысячи двенадцатом году апокалипсис все-таки стартовал; он подался вперед, вцепился побелевшими пальцами в приборную панель и умоляюще прошептал:
— Капитан, давайте примем… капита-а-ан…
Талер на миг вообразил, что будет, если он откажется, и спокойно произнес:
— Принять вызов.
Пронеслись и пропали битые пиксели. Перед побледневшими, потрясенными лицами команды возник словно бы выход в иной мир, а там была тесноватая захламленная рубка, чашка недопитого кофе на подставке для голограмм, босые ноги, закинутые на приборную панель — и не менее бледное, но абсолютно непроницаемое, равнодушное ко всему лицо молодого мужчины с черными, как смола, волосами и синими-синими, как морская вода, радужными оболочками. Он посмотрел на команду изучающе, будто запоминая, где — кто, и вежливо кивнул:
— Здравствуйте, капитан Хвет.
Шель перебирал бумаги.
В последнее время он только этим и занимался — документы о поисках воров, убийц и шпионов ложились ему на стол с такими ничтожными промежутками, что он не успевал подписывать приказы о казни. А ведь приказы были не основной работой главы имперской полиции — еще следовало разбираться в странных действиях господ-баронов, наблюдать, чтобы никто из
