Шель усмехнулся и расслабил затекшие, уставшие плечи.
Талер Хвет оказался не просто умным, а очень умным человеком — он умудрялся работать, не оставляя никаких следов, запутывая погоню так, что она лишь растерянно чесала в затылках и виновато переглядывалась — ой, упустили, как же так? И куда эти чертовы повстанцы могли деться? Не по воздуху же улетели, право слово!
Усмешка главы имперской полиции стала шире.
Талер Хвет не обманул ни ожидания своих соратников, ни ожидания Шеля. Он ни разу не сунулся в политику, не опустился до интриг и не позволил себе открыто убеждать кого-то, что иные расы не угрожают людям. Он щедро платил за информацию — и получал ее; малертийские осведомители скоро прониклись к нему таким уважением, что не соглашались выдать и за мешок алмазов. Он и близко не подходил к особняку родителей, не возмутился, когда особняк за бесценок продали какому-то хмурому торговцу, и не обратил внимания на собственную могилу, где под слоем земли догнивал заколоченный, хотя и пустой, гроб. Это было выгодно — похоронить Талера вместе с господином и госпожой Хвет. Это было выгодно — рядовые полицейские ломали себе голову над личностью командира Сопротивления, подозревали самых разных людей, но заветное имя так ни разу и не произнесли. И, разумеется, не догадывались, что их собственный командир, господин Эрвет, ведет довольно-таки грязную двойную игру.
Быть господином Эрветом единолично Шелю жуть до чего понравилось — пребывая в тени отца, он не получал и десятой доли того, что попало в его руки сейчас. Впрочем, траур он, как положено, таскал на себе три года, а потом еще два мрачнел при упоминании о бывшем главе. Все логично рассудили, что юноша огорчен гибелью родителя; все логично рассудили, что об Эрвете-старшем пора забыть, потому что его сын гораздо более талантлив и, по счастью, полон энтузиазма. Если при Шаде имперская полиция жила и не знала горестей, то при Шеле она исходила Карадорр вдоль и поперек, приняла участие в сомнительных, но, как выяснилось, весьма ценных кампаниях и раздобыла столько сведений, сколько не было ни у кого из ближайших империй. При желании Шель мог бы шантажом пробиться к сантийскому тронному залу — и назвать себя его императором; но в первую очередь парню была нужна Малерта, и он лишь сдержанно оповестил нынешнего правителя Ханта Саэ о том, что список его грехов спрятан, ха-ха, у господина Эрвета под периной. Спрятан — и может быть обнародован в любую секунду…
В ответ пришло письмо с обещанием старательного сотрудничества. Не то, чтобы Шелю требовались помощники, но он тут же — из чувства подлости, что ли, — перевесил на сантийских послов половину своих муторных ежедневных обязанностей, вроде выбора приговора для преступников, и приставил к ним погрустневших, но верных ребят из канцелярии.
У каждого героя должен быть какой-нибудь недостаток, хотя бы незначительный. Господин Эрвет окрестил своим недостатком решительную неспособность поймать и повесить командира Сопротивления. Император бесился, но людям было все равно. Людям требовалось не Движение против иных рас, а Движение против неуклонного роста рыночных цен, а еще Движение против непомерных налогов, утвержденных правителем к зиме. Тот, кто носил венец Малерты, абсолютно не умел управлять таким огромным и опасным зверем, как народ — а потому Шель не испытывал никаких сомнений, что на его пепельных волосах венец будет выглядеть уместнее, чем на волосах старого императора. Но пока что хранил загадочное молчание — и загадочную покорность, памятуя, что где-то в недрах Проклятого Храма Талер прикидывает, как бы избавиться от очередной порции врагов.
Неказистый в юношестве, наследник семьи Хвет вырос удивительно харизматичным человеком, и шрам скорее подчеркивал это качество, чем портил. Спокойный, чуть хрипловатый голос мог убедить кого угодно и в чем угодно, хотя Талер говорил тихо и нарочно к себе внимания не привлекал: хотите — слушайте, а хотите — нет. Но особенно господину Эрвету нравился его взгляд: голубые глаза выражали столько эмоций, что собеседник в них едва ли не утопал, а Талер спасал его одной улыбкой — или убивал, хмурясь.
И не то, чтобы он был красивым — наоборот, шрам часто отпугивал не знакомых с командиром Хветом людей. Но в нем было что-то необычное, что-то важное, что-то ужасно ценное, и это «что-то» притягивало и манило — так, что рана от виска по скуле переставала иметь всякое значение сразу после негромкого «привет».
— Демон, — ругался Шель, когда дела вынуждали его пересекаться с лидером Сопротивления. — Искуситель. Бестия.
Талер смеялся.
— Ты определись, — бормотал он, — потому что демон-искуситель и бестия — это совсем разные вещи.
Скоро ли он придет, думал Шель, складывая документы о партии сабернийских пушек в аккуратную стопку. Если бы Движение против иных рас обнаружило, что глава имперской полиции отдельно и карадоррские торгаши в частности покупают оружие у гномов, они бы устроили шумные протесты на всех улицах и площадях пяти империй — но Движение настойчиво продвигало идею атаки на Вайтер-Лойд, а потому не замечало, какое безобразие творится у него под носом.
По мнению Шеля, триннские гномы были гениями. Аркебузы, мушкеты и тяжелые пушки, изготовленные на Карадорре, не шли ни в какое сравнение с оружием сабернийцев; гномы ухитрялись подобрать легкие детали, заменить общепринятые фрагменты чем-то своим, а бывало, что и полностью переписать предоставленные чертежи — с целью показать покупателю, что действительно хороших аркебуз он еще никогда не видел. Правда, порой гномов отрывали от чертежей чертовы хальветские эльфы, и открытые провокации сменялись то убийствами на границах, то короткими стычками патрулей…
Скрипнула дверь. Шель специально требовал, чтобы слуги не трогали ее петли, пока вместо сдержанного скрипа не будет раздаваться лязг. Слуги переглядывались, оскорбленным тоном ворчали «да, господин Эрвет» — и обходили кабинет главы имперской полиции по широкой дуге, через внешние замковые галереи.
— Доброе утро, Шель, — мягко поздоровался вошедший.
— Доброе утро, Твик, — передразнил его хозяин кабинета.
Не было в Малерте мужчин по имени Твик; и в Гильдии Курьеров не было никого с таким именем. На господина Эрвета смотрел — задумчиво, рассеянно, без интереса смотрел, — командир Сопротивления, чертов демон-искуситель, Талер Хвет.
— Ну? — Шель поднял бровь, изображая насмешку.
— Что — «ну»? — вернул ему шпильку Талер. — Не помню, чтобы мы с тобой договаривались о чем-то подобном.
Глава имперской полиции неуверенно, как-то наискось улыбнулся — левый уголок губ — вверх, правый уголок — вниз.
— Я спрашиваю, как прошла твоя вчерашняя… кхм… поездка?
Стены обладают
