Он вспомнил, как пришел сюда в первый раз — потрепанный, полный разочарования, злой. И вспомнил, как легла на его плечо тяжелая чужая рука, и как неживой, лишенный всяких эмоций голос произнес: «Не задерживайся…»
Теперь ему было все равно, задерживаться или нет. Мир, сотворенный такой ценой, сотворенный таким страданием, раскинулся далеко позади — никто, кроме него, не имел права туда войти. И никто не имел права оттуда выйти, пока он, разумеется, не позволит — потому что в его ладонях сосредоточена такая власть, о какой не смеют помышлять даже карадоррские императоры…
Он горько улыбнулся. Маленький, глупый, заснеженный клочок суши — Карадорр, место, где бесконечно грызутся между собой Малерта, Сора, Фарда и Ханта Саэ. Где огрызается в ответ Линн, где жители Вайтер-Лойда приносят в жертву своих детей. Пополам его и драконьи дети, и, поскольку между ним и драконом ныне лежит куда более глубокая пропасть, чем та, у двух цветущих черешен, эти несчастные создания никак не могут вместе ужиться, никак не могут понять, что их сила — в единстве. Что иначе они мертвы.
Ветер уносил черешневые лепестки прочь, и они парили над серой пустотой не хуже бывалых птиц.
Птицы воркуют в чаше чуть шероховатых ладоней, щурят черные бусинки-глаза. Птицы поводят крыльями, будто пытаясь отвечать на ласку, птицы опасливо косятся на далекое море, откуда прилетает соленый бриз. Тот, кто их держит, рассеянно улыбается — и он, хозяин пустыни, никак не может избавиться от мысли, что стоит чуть сильнее сжать пальцы — и крылатые создания захлебнутся кровью, и кровь будет капать на песок, подобно искаженному карминовому дождю…
Здесь, в Некро Энтарисе, моря не было. Здесь было небо, мутное, низкое, с покрывалами туч, были могилы — и был дом, с дырявой соломенной крышей и с лишайниками на деревянных стенах. Кое-где он оброс шапками грибов, наверняка несъедобных — но хозяин не торопился их снимать, как и заниматься ремонтом. К чему, если комфортная, сверхсовременная, оснащенная механическим оборудованием бездна сокрыта под полом, и внешняя старая постройка — всего лишь ее преддверие?
Больше всего юношу поразила распахнутая дверь. Он приходил сюда сотни раз, и приходилось монотонно, заученно обходить постройку по кругу, стучать в пыльное окошко — и дожидаться ответного сдержанного стука. А сегодня… наверное, Орс умер, потому что иначе объяснить причину его отсутствия у хозяина пустыни не получалось.
Он переступил порог, на всякий случай окликнул своего приятеля — и сощурился, обнаружив, как из-под соломы, устилавшей пол, проглядывают красные и желтые огоньки, похожие на свечи. Постучал по влажным доскам, опять же, левой ногой — и комната плавно, почти не дрогнув, утонула во мраке, а затем погрузилась в уже знакомый хозяину пустыни красный и желтый свет.
Горели панели, забавно преломляясь в железных пластинах, из которых состояло огромное помещение. Четыре неподъемных стальных двери уводили в разные стороны, и хозяин пустыни выдохнул, обнаружив, что они закрыты и надежно заперты. Изогнутые ручки, больше похожие на штурвалы, поблескивали, предвкушая, что к ним вот-вот прикоснется теплая человеческая кожа. Не повезло, подумал хозяин пустыни, поворачивая одну такую ручку сначала вправо, потом — дважды влево, прежде чем замок перестал подавать признаки жизни. Его-то кожа была прохладной и сухой, а из-под одежды порой сыпались едва ли не целые пригоршни песка — валяясь повсюду, то вдали от прибоя, то как можно ближе к нему, он не обращал на крохотные крупицы внимания, пока они не рисковали набиться ему в рот.
Из ладоней моих просыпается в ночь песок.
Я пою, и рождается тысяча голосов…
Он покачнулся — так, что чертова нога не выдержала и подогнулась, и задрожало невесть каким образом поврежденное колено. Он бы упал, если бы не ухватился за очередную панель.
Орс был жив. Убедиться в этом помог его механический, лишенный всяких эмоций, голос — он поддерживал беседу на какую-то совершенно дикую тему, что-то о суточных нормах выпитой крови и неудобстве определенной формы прикуса, когда речь заходит о поедании колбасы. О прикусах симбионт знал критически мало — зато его гость распинался так, будто мучился из-за них с рождения.
Хозяин пустыни замер у входа в маленький зал, где сидели двое. На стеклянном столе между ними стояла шахматная доска, с подлокотников синего кресла черными и седыми прядями сползали длинные, до пят, волосы Орса, а его рыжий собеседник, весь покрытый забавными густыми веснушками, наклонился над фигурками низко-низко — и был до такой степени пьян, что уже не понимал, где и какого черта находится. Стоило ему заговорить, и под обветренными губами проступали тонкие белые клыки — такими очень выгодно кусать людей, желательно за шею, ночью, в каком-нибудь переулке без фонарей. Юноша криво усмехнулся, и, будто ощутив эту усмешку, собеседник Орса выпрямился, вытер нос рукавом и сердито сообщил:
— Я такими гадостями не… я ими не… то есть вообще-то они… — рыжий замялся, мучительно вспоминая, как это — обращаться к живому человеку, а не могильщику, и попросил: — Орс, ну скажи ему!
— Обработка информации, — равнодушно произнес тот. — Принято. Ретар не кусает людей. Ретар любит курятину и хлеб, но курятина и хлеб не любят Ретара.
Его собеседник скривился:
— Не дави на больное.
Хозяин пустыни молча опустился на подушки в противоположном гостю углу дивана. Теперь он полностью видел разбитое лицо Орса, где правая половина была нормальной, со спокойным голубым глазом и высокой скулой, а левая состояла из молочно-розовых костей, абы как стянутых серебряными заклепками. В разбитой глазнице болталось некое сооружение из проводов, трубочек и камер, и это сооружение то вытягивалось вперед, то втягивалось обратно, фокусируясь на гостях.
— Обработка информации… привет, Кит. Ретар, познакомься — это мой друг. Он часто приходит в Некро Энтарис после того, как…
Могильщик запнулся и замолчал. Стиснул побледневшие кулаки:
— Дальнейшие данные полностью конфиденциальны. Ретар, забери тебя черти, нельзя, нельзя!
Хозяин пустыни с интересом наблюдал за тем, как двадцать третья модель симбионта сопротивляется натиску рыжего пьяницы — и как она же уязвленно морщится, осознав свое полное бессилие.
За спинкой дивана что-то рассеянно шевельнулось, и звук, привычный звук скребущих по камню когтей вынудил Кита покрыться холодным потом — и обернуться.
Там, в тени дорогой мебели, спал серый с голубыми прожилками драконыш — и снились ему отнюдь не добрые сны.
Юноша замер, не в силах отказаться от мысли, что этот, чужой, крылатый звероящер болезненно похож на того, выброшенного на берег пустыни морскими волнами, с выломанным гребнем и оторванной лапой. Юноша замер, а рыжий пьяница перенес ладью из угла поля к середине —
