Пустыня вкрадчиво шелестела, счастливая, что ее границы прячутся в море. Счастливая, что она не совсем, не окончательно пустыня; Кит улыбался.
У него была жуткая, неестественная улыбка фарфоровой куклы. Как в Харалате, у эрдов — Киту нравилось наблюдать за их творческими изысками, для него никто не был назойливой блохой. Мир держался на Эстамале — и мучил Эстамаля, а не своего настоящего Создателя.
— Не дури, Кит, — негромко рассмеялся крылатый. — Мне нужен всего лишь месяц. Пройдет месяц, и я научусь делить свое и… не вполне свое. Поверь мне. Пожалуйста, поверь.
Кит понял, что еще секунда — и он сломается. Треснет, как трескаются от старости зеркала.
— Уходи, — глухо сказал он. — Уходи, лаэрта.
Крылатый замер. Слепые глаза испуганно дернулись, распахнулись шире — так, что юноша увидел мутную пелену, почти полностью их сожравшую.
Дракон поднялся, тяжело опираясь на костыль. Неуверенно шагнул — наугад, и Кит с болью следил за его упорным передвижением… чуть левее.
— Прошу тебя, лаэрта, уходи. Не мучайся. Я отрежу тебя от этих… блох, от каждой по отдельности — я отрежу, только уходи, не заставляй себя, не убивай…
Я не за этим тебя выменял, горько подумал он. Я не за этим согласился подарить ей кого-нибудь еще, не за этим обрек созданного тобой человека на верную смерть. Я вовсе не за этим…
Эстамаль попробовал разозлиться, но вышло какое-то жалкое подобие.
— Кит… маленький, разве ты забыл мое имя?
«…чтобы на островах и в этой пустыне… только ты».
Юноша опустил плечи.
— Нет, не забыл, — шепотом возразил он. И повторил — едва слышно, едва ощутимо: — Уходи, Эстамаль. Беги отсюда, улетай, уплывай — но выживи, ни за что не позволяй себе умереть…
Тишина.
Когда Кит насобирал по углам своей души достаточно смелости, чтобы разлепить веки и посмотреть на птичьи владения — дракона поблизости не было. Были следы босых ног, облизанные морем, брошенные костыли — и чайка, укоризненно глядевшая на Создателя.
Он сел, не обращая внимания на соленые волны, и закрылся тонкими ладонями.
Не способными удержать и крохотную песчинку.
Не способными… ни на что.
Дик лежал на корабельной койке — очень ровно, разве что чуть запрокинув голову назад. Черты его лица как-то болезненно заострились, веки покраснели, и Мартин был не в состоянии от них отвернуться. Так и стоял, съежившись, будто его собирались бить, как били капитана Хвета несколькими часами ранее.
— Кружится? — обеспокоенно спросил он. — Опять — кружится?
— Все нормально, — вымученно улыбнулся Дик. — Не волнуйся, приятель. Я просто немного отдохну.
Мартин тяжело вздохнул и присел на краешек легкой тумбочки. Тумбочка, впрочем, выдержала вес его тела.
— Я побуду здесь, — мягко сообщил он. — Вдруг тебе что-нибудь понадобится.
Дик странно шевельнул пересохшими губами, жалко улыбнулся и попросил:
— Тогда принеси, пожалуйста, воды. У меня такое чувство, что, если я встану, то врежусь в обшивку пола, будучи всерьез уверенным, что она — обшивка стены.
Мартин тихо рассмеялся и вышел.
Ему явно было хорошо.
Дик с удовольствием опустил непослушные веки. Ощутил, как сплетаются ресницы; точно так же, с обеих сторон — уверенно и неуклонно, — сплетаются человеческие пути. Некий Дик ван де Берг, студент второго курса, встречает некого Мартина Леруа, и они становятся неразлучны. И они становятся беспощадны…
Парень осторожно сглотнул. Тошнота мучила его не впервые, но каждый раз от нее было трудно избавиться, какие таблетки ни пей. Конечно, есть современные технологии, операции, средства, способные легко и навсегда избавить его от этих симптомов, но так, с ними, он был хотя бы живым. Ведь если ты можешь умереть — значит, до определенного момента ты жив.
Мартин, памятуя о том, насколько сильна вестибулопатия друга, принес ровно половину стакана. Ровно половину Дик сумел бы выпить, не расплескав, неуклюже стуча зубами по стеклянному краю.
На «Chrysantemum-е» все было устроено в полном соответствии с хакерскими нуждами. Чтобы Дик не путался в экранах и не мучился, пытаясь добиться резонанса между ними и своим зрением, они располагались по диагонали, висели над панелями, как висит на елке новогодняя гирлянда. Мартину понадобилось не меньше двух месяцев на освоение такой системы, но лучше так, чем если бы его друг постоянно сидел, подавшись влево — или вправо, в зависимости от того, насколько сокрушителен приступ.
— Как там этот… капитан Хвет? — поинтересовался Дик, заскучав. — Ты его еще не убил?
— Да нет вроде, — честно признался Мартин. — Когда я уходил, он бредил. Звал какого-то Шеля. Я пробил по галактической базе, но никого по имени Шель не отыскал. Вероятно, это кодовое имя, а взламывать ради него полицейские сервера мне лень.
— Без меня, пожалуй, и не стоит, — улыбнулся его напарник.
За иллюминатором весело расползались длинные щупальца туманности. Звезды, захваченные в их плен, мерцали тускло и обреченно.
— Болит? — не выдержал Мартин. — У меня в кармане есть…
— Анальгетики, — продолжил за него Дик. — Я помню. Спасибо.
Основной пилот «Chrysantemum-а» не выдержал и уставился на свои кроссовки.
— Мне плохо без тебя, — едва слышно пробормотал он. — Поправляйся, пожалуйста, поскорее.
Штурман виновато искривил губы:
— Прости.
Туманность поредела и выцвела, как брошенное хозяйкой полотенце. Ассоциация была дурацкая, но Дику почему-то ярко нарисовалась эта картина: полотенце лежит на столе посреди двора, ведь летом куда приятнее обедать на улице, чем в доме. Хозяйка уезжает, у нее возникли важные, срочные дела, а солнце уверенно ползет по синему небу, роняет вниз горячие лучи, и покинутое полотенце ловит их своими крохотными волокнами, чувствуя, как выгорает ненадежная фабричная краска. На нем изображена, к примеру, лесная поляна; сейчас так мало осталось полян, лесов и природы вообще, что полотенце грустит о потере даже мимолетного их образа…
О да. Страшно дурацкая, повторил про себя Дик.
Мартин тоже покосился на черную дыру иллюминатора. Туманность почти пропала, а на ее жалких останках белыми пятнами проступали крупные лохмотья снега. Снег вертелся, кружился и складывался в изогнутые спирали, хотя какой может быть ветер в космосе, какой может быть ветер в…
Мартин поежился. Дрогнули его плечи — его широкие, сильные, но такие бесполезные плечи.
Дик напрягся, негромко выругался и вытащил из кармана рабочей куртки серое маленькое лезвие. Не глядя, полоснул себя по левому предплечью; кровь потекла — блеклая и неторопливая, такая же уставшая, как ее владелец.
Красные капли на белой коже.
Мартин жадно подался ему навстречу, не сводя с раны восторженных глаз. Кровь текла — он провел по ней пальцем, размазал еще больше, глубоко вдохнул ее запах. Железо, терпкое железо, от него сводит
