— Две головы? — переспросил отец Эдвин.
— Этельхельма и Этельвирда, — резко ответил я. — Мы найдем их и убьем.
— Аминь, — сказал Бритвульф.
— И как же мы это сделаем? — все еще с вызовом спросил Хеорстан.
И я рассказал.
* * *— Я родился большим, — сказал мне Финан тем же вечером.
Я уставился на него.
— Крупным?
— Так говорила моя мать. Рассказывала, что по ощущениям как будто рожала целого поросенка. Бедняга. Говорят, она страшно визжала, когда меня выдавливала.
— Очаровательно, — заметил я.
— Но сейчас я не такой уж и огромный. Не такой высокий как ты, например!
— Больше похож на ласку, чем на поросенка.
— Но при родах присутствовала одна мудрая женщина. — Финан проигнорировал мой сарказм. — Она умела читать по крови.
— Читать по крови?
— Предсказывать будущее! Она посмотрела на кровь на моём крохотном тельце, пока её не смыли.
— Крохотном тельце! — повторил я и расхохотался. От смеха заболели сломанные ребра. — Но это же колдовство, а я думал, что все ирландцы — христиане.
— Так и есть, но мы не прочь немного улучшить христианство капелькой безобидного колдовства, — ухмыльнулся он. — Так вот, она сказала, что я проживу долгую жизнь и умру в своей постели.
— И это всё?
— Всё. И та мудрая женщина никогда не ошибалась! А в Лундене у меня ведь не будет кровати, верно?
— Держись подальше от кроватей, — добавил я, — и будешь жить вечно. «А мне нужно избегать ячменя», — подумал я. Я догадывался, почему Финан начал рассказывать о пророчествах мудрой женщины. Хотел меня подбодрить. Он понимал, что мне не хочется возвращаться в Лунден, и я понуждаю Меревала атаковать только из-за того, что люди ждут, что я поведу их в бой. Но правда в том, что я хотел лишь отправиться по большому тракту домой, в Нортумбрию, и засесть за безопасными стенами Беббанбурга.
Но желая домашнего уюта и безопасности, мне не меньше хотелось спасти свою репутацию. Моя гордость уязвлена, а меч украден. Финан, уже давно мечтавший оказаться дома, теперь давил на меня, заставляя снова ввязаться в битву. Тоже беспокоился о своей репутации?
— Это большой риск, — сказал я ему.
— Конечно, риск! Вся жизнь — это риск! Неужели ты позволишь этому ублюдку Вармунду похваляться победой над тобой?
Я не ответил, но подумал, что все мы когда-нибудь умрем. А после смерти от нас останется только репутация. Так что придётся отправиться в Лунден, хочу я того или нет.
Вот почему в тот день сто восемьдесят воинов Меревала скребли свои щиты. У нас не было извести и почти не осталось дегтя, поэтому мы не пытались перекрасить щиты, а с помощью ножей и тесел стирали знак Этельстана — дракона с молнией в лапах. Очистив ивовые доски, раскаленными железными прутьями на светлом дереве выжигали темный крест. Это был грубый рисунок, не похожий ни на эмблему с тремя коронами, как у многих воинов Восточной Англии, ни на скачущего оленя Этельхельма, но это всё, что я мог придумать. Даже я сам возьму щит с христианским крестом.
Потому что мы отправимся в Лунден под фальшивым знаком, притворяясь восточными англами, пришедшими на подмогу раздувающемуся гарнизону. Меревал и Хеорстан выступили против моего плана, но умолкли, потому что другие воины настаивали на атаке, они не хотели торчать в Верламикестере, пока войну закончит кто-то другой. Их убедили два моих аргумента, хотя в глубине души я и сам не очень в них верил. Я лишь мечтал попасть домой, но был связан клятвой и хотел вернуть Вздох змея.
Мой первый аргумент состоял в том, что если мы будем медлить, войска Этельхельма неизбежно станут сильнее, и это было правдой, хотя в его лунденском гарнизоне воинов было уже больше, чем у нас. Меревал дал мне сто восемьдесят человек, а мы собирались напасть на город, в котором по меньшей мере тысяча, а то и две тысячи воинов.
Такой перевес кого угодно отвратит от идеи следовать за мной, но я привел второй аргумент, убедивший всех. Я говорил о восточных англах, встреченных нами в таверне «Мертвый датчанин», о том, как не хотелось им сражаться.
— Они пришли только по требованию своего лорда, — сказал я, — и никто не хочет сражаться.
— Это не значит, что они не будут сражаться, — заметил Меревал.
— Но за кого? Они ненавидят западных саксов! Чья армия последней вторглась в Восточную Англию?
— Западных саксов.
— А Восточная Англия — гордая страна. Она потеряла своего короля, раньше ей правили датчане, а теперь Уэссекс навязал им короля, и они его не любят.
— Но полюбят ли они нас? — спросил Меревал.
— Они последуют за врагом своего врага, — сказал я, хотя и сам не знал, верю ли в это.
Возможно, некоторые восточные англы станут сражаться на стороне Мерсии, а другие вообще откажутся драться, но трудно убедить людей восстать против своего лорда. Лорд дает им землю, в трудные времена они получают от него пропитание, а в хорошие — серебро, и даже если лорд служит суровому и жестокому королю, он остается их господином. Люди могут сражаться без огонька, но все равно будут. Я знал это, и Меревал тоже, но в конце концов его убедили. И возможно, убедили его не мои аргументы, а пылкая речь отца Оды.
— Я из Восточной Англии, и я дан, — сказал он. При этих словах поднялся ропот, но Ода расправил плечи. Он излучал ауру уверенности, и ропот затих. — Я вырос язычником, — продолжил он, — но по милости Господа нашего Иисуса Христа стал одним из его священников и одним из его людей. Я Божий человек! У меня нет страны. Я бежал из Восточной Англии, чтобы жить в Уэссексе, и там служил священником в доме Этельхельма. — Снова послышался ропот, но тихий и недолгий, и Ода поднял руку. — И в доме Этельхельма, — сказал он, следя за тем, чтобы его слышали на всей площади, — я заглянул в лицо злу.
