– Пятьдесят пять и тридцать семь миллиметров, – напомнил Иоганн. – И горючее – прежде всего.
Впятером мы сели в лодку. Весла были короткими, неудобными и без креплений в уключинах, но синхронно дело спорилось, и минут через пять под пологом острых нависавших кустов мы пристали к берегу. Привязав лодку к стволу дерева, закрывая лица, продравшись через кусты, мы выбрались на топкую поляну. Почерневшее от мха и старости одноэтажное кирпичное здание на расколотом глубокими трещинами бетонном фундаменте стояло на дальней стороне поляны, задней частью уходя в кусты; осторожно, взяв наизготовку автоматы, стараясь бесшумно ступать в воде, мы двинулись к нему – у раскрытых дверей, по обе стороны от входа сидели на ступеньках, уронив головы на груди, два огромных человека, каменно держа в зажатых ладонях цевья огромных винтовок со штыками.
Подойдя, вплотную приблизившись к одному из часовых, я осторожно тронул его за плечо, пока трое немцев держали его под прицелами; плечо было мягким и чуть теплым, потреся его и ткнув кулаком, я также ничего не добился, то же было и со вторым – по всем признакам живые, они спали каким-то странным, нездешним, беспробудным сном. Оставив одного из немцев караулить их, мы вошли в мутное, с низким потолком пыльное помещение. Сырое, с давно облетевшей штукатуркой, оно было беспорядочно набито коробками и ящиками с боеприпасами, в центре, повернутые в разные стороны, стояли с зачехленными стволами четыре «сорокапятки», рядом пылилось несколько станковых пулеметов, укладки ящиков и коробок уходили далеко в глубь зала.
Бензин и четыре ящика со снарядами пятьдесят пять миллиметров, бронебойными и осколочными, нашлись почти сразу, в поисках снарядов на тридцать семь миллиметров оба немца разошлись по дальним концам помещения. Увидев в глубине зала у груды каких-то массивных упаковок неподвижно стоявшего Вагаскова, невольно что-то почувствовав, я подошел к нему. Зеркально полированный прямоугольный чуть вытянутый ящичек с приятно закругленными краями лежал перед ним на большой, вполовину человеческого роста, чем-то набитой картонной коробке, аккуратные, четко гравированные буквы тянулись на верхней поверхности его. Темная, с бронзовым отливом, чуть потускневшая гравированная надпись гласила: «АБСОЛЮТНОЕ ОРУЖИЕ». Ящик светло переливался, кажется в полутемном затхлом помещении склада излучая свой особый, неяркий свет. Никаких защелок, замков, поворотных ручек на нем не было, по верхней поверхности параллельно и так же аккуратно шли два коротких ряда мелких сквозных отверстий; попытавшись заглянуть в них, я, впрочем, ничего не увидел. Стоя неподвижно, не имея сил ни что-то сказать, ни остаться, ни уйти, чувствуя, что какая-то ненавязчивая, почти дружелюбная, но неодолимая сила вкрадчиво исподволь овладевает мной, я ищуще взглянул на Вагаскова, взгляд его был так же напряжен и неподвижен. Чувствуя нежное, мягкое, почти ласковое притяжение ящичка, невольно я опустил руку на его поверхность, из одного из отверстий мгновенно выкарабкался и побежал по моей руке паучок. Вздрогнув, конвульсивным движением стряхнув его, тут же очнувшись, торопливо я сделал шаг от ящика, Вагасков еще секунду стоял неподвижно рядом с ним. Отойдя, проходя мимо меня, он на мгновенье повернулся, чуть наклонившись ко мне.
– Накрой чем-нибудь и стой, чтоб немцы не обнаружили.
Положив на ящичек коробку с патронами, еще несколько минут, испытывая какие-то приглушенные, мягко ласкающие ощущения, я стоял на том же месте, наконец, увидев, как Вагасков и немцы уволакивают баки с бензином, сделав над собой усилие, словно уйдя из каких-то проникающих, обволакивающих объятий, я поспешил за ними.
Баки сильно утяжелили лодку, опустив ее борта почти до уровня воды, перевозить их, а потом ящики со снарядами пришлось в четыре приема. Снарядов на тридцать семь миллиметров не нашлось. Подождав, пока Иоганн зальет горючее в баки и оставив на месте лодку, к которой все равно не было ни запасного баллона, ни насоса, средним ходом мы двинулись вперед по бетонной полосе, берега вновь далеко отступили, в светлом небе пересекались кем-то пущенные цветные осветительные ракеты, среди островов справа от нас, судя по частому глухому уханью орудий и треску автоматных очередей, шло большое сражение.
Снаряд, к счастью, небольшого калибра врезался на излете, нырнув, в боковую поверхность бетонной дороги; развернув башню вправо, Ганс отслеживал берег в панораму орудия, готовясь осколочным подавить возможно возникшую огневую точку, через некоторое время все стихло и звуки боев стали доноситься, наоборот, с левой стороны, где-то далеко, за разливом топи и зарослями кустарника на островах поднялось высоко вверх странное, похожее на гриб, облако огромного тяжелого взрыва, вздрогнула, едва не качнулась бетонная полоса под гусеницами, затем все затихло, в тишине, по почти выровненной дороге, под потемневшим небом, по бетонной трассе, поднявшейся вдруг из-под воды и ставшей более широкой и менее скользкой, мы почти мчались вперед; глядя вперед в бинокль и сверяясь с картой, высунувшийся из башенного люка немецкий офицер, сложив, наконец, карту, чуть наклонился, чтобы быть лучше услышанным Иоганном.
– Через километр дороге конец. Сбавляй ход, и максимум внимания.
Средним ходом, среди широко раскинувшихся вод, напоминавших уже скорее не болотную топь, а ровную темную морскую поверхность, оставив позади острова и леса, мы добрались, наконец, до места, где бетонная полоса упиралась в высокий вал сухого серого песка; выжав газ и взобравшись по склону, перевалив через него, увидев то же, что и все мы, Иоганн на обратном скате резко остановил машину; приподнявшись на броне, застывшие, силясь понять, что видим, мы смотрели на открывшуюся нам огромную картину.
На неоглядном сумеречном широком пространстве, на бурлящей водной поверхности, по колени в воде, с винтовками, автоматами, ручными пулеметами и кортиками, нелепо и яростно размахивая оружием, беспорядочно и озверело паля во все стороны, среди хаотически движущихся, буксующих, подбитых и горящих танков, тысячи людей шли, брели, падали на колени и поднимались, извиваясь и крича в разлитом по воде горящем бензине, уходя и выходя из чадящих огромных облаков пылающего горючего, стреляя наугад из утопающих в воде, зарывшихся колесами в песок пушек, из приминающих плечи дергающихся гранатометов, кидая вслепую на шум моторов связки гранат и бутылки с зажигательной смесью, нелепо и косо сталкиваясь друг с другом, размашисто шаря в воздухе ножами и кортиками, силясь с разлета найти, прорезать, рассечь и развалить тела друг друга.
Быстро перехватив у поднявшегося на броню немецкого офицера бинокль, Вагасков несколько мгновений неотрывно смотрел в него, резко переводя окуляры с места на место на бескрайнем водяном поле.
– Они же все слепые, – негромко произнес он, опуская и отдавая бинокль.
Немец, поднеся бинокль к глазам, проверил впечатление. Опустив его, глядя вперед, мгновенье он молчал, видимо колеблясь, не зная, какое отдавать приказание.
Огромная, рвано-кровавая, озверелая, вселенская битва всех против всех кипела
