– Остаток пути до «Горнила» я проеду на автомотрисе, – говорит Дункан. – Можете поехать со мной или возвращайтесь на этой штуке в Святую Ольгу.
Мужчины смотрят друг на друга в маленькой тесной кабине. Глаза в глаза, чувствуя дыхание друг друга.
– Я поеду с вами, – говорит Павел Воронцов.
В коридоре, спускаясь к доку, где стоит автомотриса, он подходит к Дункану так близко, как позволяют окружающие условия.
– Дункан. Я поговорил с семьей. Они хотят встретиться.
Пов-скаф сидит на Ирине так, словно нарисован краской на коже. Мастерски нанесенные блики вторят изгибам ее тела и контурам мышц, а взгляд Алексии следует за бликами. Эта девушка не может перестать пленять, как не может перестать дышать. Очарование – ее пульс. Она надевает шлем и превращается из Ирины Эфуа Воронцовой-Асамоа в объект. Алексия признает: она чертовски сексуальна.
Но жесткий скафандр сексуальнее. В другом, более глубоком и тайном смысле. Он стоял в преддверии шлюза, распахнутый – словно объятие, словно вскрытый труп. Алексия осторожно забралась в него, хихикнула, когда тактильная матрица измерила ее и, приблизившись, коснулась тела в тысяче точек, интимная и отзывчивая, словно мышцы любовника. Скафандр сомкнулся вокруг нее. Алексия поборола приступ паники, когда шлем закрепился и произошла герметизация среды, а потом Манинью соединился с ИИ скафандра и панцирь исчез. Она подняла руки. Ладони были голыми, как и предплечья, ступни, голени и прочее, что она могла увидеть: нагое.
«У меня широкий выбор оболочек для скафандра», – сказал Манинью. После первых пятидесяти Алексии это дело наскучило, и она остановилась на облегающем квазинеопрене. В нем она выглядела одной из богатых серфингисток, которые прибегали на пляж в Барре со своими досками и телохранителями.
И вот теперь она осмеливается сделать шаркающий шаг. Скафандр движется, как ее собственное тело. Он защищает, но не лишает гибкости. Оберегает, ограждает от всего. Ирина проверяет, как у нее дела. Что она видит? Серфингистку-гатинью [25] или Железного Человека? Интерфейс скафандра помещает лицо Ирины на внутренний дисплей. Ирина выглядит голой в вакууме. Эти трюки, симуляции и непринужденные выходки могут заставить человека, одетого для выхода на поверхность, совершить ошибку. А Луна, как все ей твердят, хочет тебя убить и знает тысячу способов сделать это.
– Держись сзади, но не увлекайся фантазиями, – говорит Ирина. – Трос нужен?
– Обойдусь без привязи.
Позади закрывается внутренняя шлюзовая дверь.
– Сколько времени нужно, чтобы воздух…
Скафандр содрогается, тактильная сеть передает на кожу ощущение стремительного потока. И всё – конец.
«Давление в шлюзе выровнялось с поверхностью», – сообщает Манинью.
Так вот что такое разгерметизация шлюза…
Наружная дверь поднимается, под ней растет яркий прямоугольник.
– Ну, что, пошли, – говорит Ирина. Ее имя парит над плечом, написанное зеленым. Зеленый – это хорошо. Красный – беда. Белый – смерть. Алексия идет по пандусу шаркающим шагом. Ирина касается иконы Леди Луны, намалеванной вакуумным маркером на наружной стене. Половинчатое лицо почти стерлось от прикосновений тысяч перчаток. Алексия трогает его кончиками пальцев. Она теперь пылевичка.
Наружу, на солнце. Она останавливается как вкопанная на вершине пандуса.
«Я иду по Луне, по Луне!»
– Ну, давай, Лунница, – говорит Ирина.
Алексия пересекает границу между агломератом и лунной пылью. Пинает серый песок. Облако взлетает выше, чем она себе представляла, и висит долго, прежде чем опуститься на поверхность.
«Я иду по Луне, мать ее! Ох, Кайо, что я тебе расскажу!»
Она опускает ботинок на поверхность и видит, что он пересекает отпечаток, оставленный кем-то ранее. В безветренных океанах Луны отпечатки и следы остаются навсегда. В последнюю ночь перед подготовкой к запуску в Манаусе она поднялась с Кайо и телескопом на вершину Океанской башни, и брат попросил показать ему Главный Хрен – стокилометровый фаллос, который скучающие пылевики на безропотных машинах нарисовали следами шин в первые дни индустриализации.
Вторая нога на реголите. Она озирается по сторонам. На Луне, мать ее, сплошной бардак. Устаревшая техника, рухнувшие башни связи, опрокинутые тарелки антенн, разорванные баки, выброшенные на свалку роверы, полуразобранные поезда. Испорченные скафандры, человеческий мусор. Заббалины выбрали всю органику для переработки, а металлические кости бросили. Металл дешевый и мертвый. Углерод – это драгоценная жизнь.
Алексия поднимает взгляд от мусорной свалки. Земля овладевает ее вниманием. Ее родной мир застыл на полпути между горизонтом и зенитом. Алексия никогда не видела ничего более голубого. Однажды Нортон купил ей сапфировые серьги. Они сверкали и горели, но они были чем-то земным, а не самой Землей. Как-то раз в школе в День рисования флага она изо всех сил пыталась вспомнить число и положение звезд в синем круге в центре ауриверде, но это была голубизна пустого пространства, а не живого мира. Будто весь голубой цвет во Вселенной свернулся до размеров одного шара, оказавшегося таким маленьким. Она поднимает руку и стирает всех, кого когда-либо знала.
А что произойдет, если заплакать в космическом шлеме?
– Да хватит уже, Мано.
– Я таращусь, да?
– Со всем уважением, но с Лунниками так всегда.
– Как вы можете с этим жить?
– С чем?
– Этим. Вон там, наверху. Как ты можешь это терпеть?
– Не мой мир, Мано.
Гибкая фигура в облегающем пов-скафе ведет другую, в громоздкой космической броне, по кольцу вокруг Святой Ольги, от мусорных свалок к строительным площадкам, где боты ползут и карабкаются куда-то, волоча за собой фестивальные гирлянды тросов и кабелей, краны укладывают панели в нужные места, а в Океане Бурь простираются сверкающие звездные поля сварочных дуг. В тени купола Земля скрывается из вида. Появляются сортировочные станции, где поезда разделяются на части, которые едут в разные стороны; экспрессы отдыхают между рейсами, а пути сливаются в огромную экваториальную магистраль. Алексия замечает далеко на рельсах нечто громадное.
– Что это?
– Резервная плавильня, – говорит Ирина. – Последнее, что осталось от «Горнила». Наверное, устроили тестовый прогон. «Маккензи Металз» заказала новый металлургический завод-поезд.
– Ирина, ты можешь отвезти меня к «Горнилу»?
