Алексия видит Лукаса с тростью в руке посреди зала заседаний. Земляне справа от него, Воронцовы слева. Она знает, что в трости спрятан клинок. В чем суть власти, если он вынужден повсюду ходить с оружием? «Отправляйся со мной на Луну, – сказал он в машине, когда они ехали с пляжа в Тижуке. – Помоги забрать то, что Маккензи и Суни у меня украли». Лукас украл власть, но эта власть бессильна. Всякий раз, когда он к ней обращается, – его империя и семья сильнее удаляются. Политическая рутина изматывает его. Спрятанный клинок больше не режет. Чего хочет последний Корта, во что он верит?
В центре лабиринта из следов от шин лежит перевернутая спасательная капсула на покореженных осях, без половины крыши. Она напоминает Алексии разбитый череп. По краям пролома виднеются длинные потеки расплавленного металла, внутри – месиво из спекшихся углеводородов, стеклянных волокон и брызг титана. Реголит покрыт металлическими блестками: это следы стального дождя – затвердевшие капли, разлетевшиеся во все стороны после взрыва плавилен. Ирина останавливает ровер, чтобы подобрать одну и показать Алексии: миниатюрная корона, в самый раз для большого пальца. Чем ближе ровер подбирается к сердцу катастрофы, тем крупнее становятся брызги. Они сливаются с полем обломков, где фрагменты становятся все больше – осколки, куски Железного Ливня. Большей частью разбитые непонятные механизмы, но время от времени попадается что-то узнаваемое.
Ровер осторожно едет сквозь колоссальные руины. Королевы путей ВТО расчистили Первую Экваториальную как можно быстрее, сдвинули обломки с рельс на обочины магистрального пути. Козловые краны, наклоненные под безумным углом. Перевернутые вагонные тележки высотой с ровер; брюхо печи и ее разинутая пасть, где застывший металл всплеснулся наподобие оцепеневшего языка. Половина зеркала стои`т, опираясь на расплавленный жилой отсек, и фокусирует солнечный свет на участке реголита, превратившегося в шлак.
Ирина останавливает ровер у дуги черного стекла, рассекающей реголит. Брошенный в спешке тяговый двигатель разбил один ее конец на обсидиановые осколки. Алексия видит свое отражение в черном зеркале: себя, настоящую, бронированную громадину, а не милую иллюзию, сотворенную фамильяром.
– Когда зеркала падали, они плавили эти стеклянные дорожки в реголите, – говорит Ирина. – Мы называем их дорогами Смерти. Тот, кто пройдет по такой, увидит свои надежды, истинное будущее и конец.
Катастрофы сперва порождают шутки, потом мифы. После приходит черед теории заговоров.
Ирина углубляется в лабиринт из плавильных вагонов, брошенных возле путей, сваленных как попало и прислоненных друг к другу.
«Это ты сделала, Алексия Корта. Ты произнесла нужные слова – и небеса, расплавившись, рухнули».
Ровер останавливается.
– Мы не одни, – говорит Ирина.
На внутреннем дисплее Алексии появляются фигуры, видимые сквозь хаос обломков.
– Не вижу меток, – говорит она.
– Они их выключили, – отвечает Ирина. – Надо уходить. Сюда приезжают мародеры, чтобы собирать разливы драгоценных металлов. Заббалинам платят, чтобы те закрывали на это глаза. Воронцовы такое не одобряют, но для Маккензи эти люди – грабители могил. Поэтому они обычно хорошо вооружены.
– С радостью уеду. Я видела достаточно.
На дисплее Алексии мелькают данные: машины переговариваются между собой.
– Нас проверяет служба безопасности, – говорит Ирина. – Высокий уровень.
Когда зримые фигуры появляются из-за стальных громадин, на дисплее над ними возникают имена. Алексия быстрее узнаёт этих людей по цвету скафандров: зеленый и серебристый, «Маккензи Металз». Три пов-скафа, два жестких скафандра, одно имя, которое ни с кем не перепутаешь: Дункан Маккензи.
«С тобой хотят говорить», – сообщает Манинью.
– Я Вассос Палеолог, – говорит человек в таком же жестком скафандре, как у нее. – Вам здесь не рады, Мано ди Ферро.
– Я должна была увидеть… – начинает Алексия.
– И что же ты видишь, Железная Рука? – Дункан Маккензи врывается на канал. Алексия приказывает роверу опустить себя и мягко приземляется на реголит. Поверхность усеивает микромусор – мелкие кусочки, раздробленные еще сильнее спасательными машинами. – Дай-ка я скажу тебе, что вижу сам, Алексия Корта. Я вижу свой дом, место, где вырос. Оно было неповторимым величайшим инженерным достижением в двух мирах. Мы были детьми вечного солнечного света. Я вижу мою семью. Когда зеркала обратились против нас, температура взлетела до тысячи градусов. Предпочитаю думать, что все случилось быстро – вспышка жара, и конец. Сто восемьдесят восемь смертей.
– Я…
– Что ты можешь мне сказать? Ты же с Земли.
– Я…
– Мой враг в силу собственной фамилии? У нас не принято обвинять невиновных. Тебе здесь ничего не угрожает. Тебе не причинят вреда. Знаешь, что говорят про Маккензи?
– Вы мстите трижды.
– В какой-то момент все долги надо аннулировать. Списать. Свести к нулю. Мы не можем так продолжать – око за око, вражда за вражду, кровь за кровь. Что мы сделаем – разорвем Луну пополам, чтобы добраться друг до друга? У нас есть враг покрупнее. Скажи это Лукасу Корте, когда вернешься в Меридиан. Скажи, что он должен решить. Выбрать сторону. Скажи ему это. И помни, что ты увидела. Железная, мать твою, Рука.
Группа Маккензи слаженно поворачивается и исчезает в руинах «Горнила».
Дункан Маккензи напоследок бросает взгляд на девушек.
– Не смей сюда возвращаться. И другие пусть не смеют.
Алексия стоит и дрожит внутри скафандра, не может пошевелиться, не может отдать команду двигаться. Ее сейчас вырвет. Ее должно вырвать. Она должна извергнуть из себя весь ужас, угрызения совести, трусость: она не смогла сказать Дункану Маккензи правду о том, что Железный Ливень начался по ее воле.
«Все твои биологические показатели вышли за пределы нормы, – говорит Манинью. – Ввожу противорвотное и транквилизаторы».
«Нет!» – безмолвно кричит Алексия. Ее мозг затапливает волной тепла и умиротворения. Бури утихают. Она должна злиться на медицинское вмешательство, но под его воздействием не в силах даже возмутиться. Вот она садится на прежнее место, вот опускаются защитные дуги. И ровер пробирается обратно через стальной лабиринт, оставляя пыльные следы шин на обсидиановых зеркалах – дорогах мертвых.
Глава двенадцатая
Тень за окном там, куда ни разу не падала тень,
