Рожденный в огне

подростка-переростка.

– Справляюсь потихоньку, – ответил он. – Они еще не слопали тебя заживо?

Я удивленно рассмеялась. А затем быстро взглянула на Миранду, опасаясь, что совершила оплошность. Однако на ее губах промелькнула улыбка.

– Они просто завидуют нашему уму, – сообщил Деклан. – Не обращай на них внимания.

Из зала зазвучали первые музыкальные аккорды. Гости освободили центр зала, выстроившись около стен. Миранда кивнула мне.

– Пора, Энни, – сказала она.

Пора выходить и разыгрывать свой спектакль перед этими людьми.

Мое вечернее платье из легкой ткани было предназначено для танцев, но в то же время, пробираясь сквозь толпу в поисках Ли, я ощущала неловкость, путаясь в его алых складках, стесняясь обнаженной спины и плеч. Восторг от предвкушения бала, который я испытывала в начале вечера, угас. Мне не хватало военной формы.

Наконец я заметила Ли на краю танцпола. К моему удивлению, он выглядел таким же утомленным, как и я. Его лицо казалось особенно бледным на фоне темной формы, серые глаза запали, взгляд был безучастным.

– И как все прошло? – поинтересовался он.

Я лишь покачала головой.

– Да, – со вздохом откликнулся Ли. – Все эти… люди.

В его голосе слышалось отвращение, но я уловила нечто большее: едва сдерживаемую ярость. Раньше я Ли таким не видела. Заметив, что я наблюдаю за ним, он тут же взял себя в руки.

Я подумала о том, что он, как и я, привык воспринимать жизнь иначе, чем присутствующие, и неожиданно меня захлестнула жалость к нему.

Разумеется. Ли сегодня пришлось так же туго, как и мне. А возможно, даже хуже.

Думаю, мои следующие слова удивили нас двоих.

– Все почти позади, Ли.

Ли внимательно посмотрел на меня. А затем взял за руку, и вдвоем мы вышли из толпы.

Ли

Энни крепко стиснула мою ладонь, когда мы заняли место на танцполе, впившись в меня взглядом карих глаз. Казалось, она твердо решила не смотреть по сторонам. Она была так близко, что я спокойно мог пересчитать ее ресницы, веснушки, рассыпавшиеся по щекам и плечам, и шрамы от ожогов, алевшие в пламени свечей. Красное платье идеально сочеталось с цветом ее волос. На мгновение зал погрузился в молчание, все смотрели только на нас.

А затем грянула музыка.

Еще во время репетиций я выяснил, что музыка будет мне знакома, но в это мгновение, посреди огромного гулкого зала, в окружении роскошных платьев и парадных костюмов, меня вдруг пронзила тоска. Пение одинокой скрипки, ноты, вибрирующие, словно человеческий голос, а затем взмывающие все выше, на немыслимую высоту, были болезненно прекрасны. Эта музыка принесла с собой воспоминания о другом танце, об ином вечере, не в этой жизни. Воспоминания о родителях, сестрах, о мире, принадлежавшем им по праву рождения, мире, который был навсегда потерян. Все, что от него осталось, – это горстка выживших, укрывшихся на каменистом острове в Северном море людей, мечтающих отомстить. Отомстить всем собравшимся в этом зале, когда-то предавшим их.

Энни обвила меня руками за шею, и, ощутив это прикосновение, я взглянул на нее. Ее глаза казались огромными, ясными, она словно видела меня изнутри.

– Не оставляй меня, – прошептала она.

Я осторожно убрал одну ее руку со своей шеи. А затем сделал шаг вперед, и Энни двинулась в такт со мной. Я уперся в нее взглядом, забыв обо всем, кроме этой музыки, мелодии моих родителей, их танцев. Теперь я видел перед собой лишь Энни, легко повторявшую мои движения, ощущая под рукой ее талию и прикосновение ее ладони, зажатой в моей.

Она вдруг улыбнулась, слегка запыхавшись в круговерти танца, и я не смог устоять и тоже ответил ей улыбкой. И внезапно горе вдруг превратилось в нечто прекрасное, и мне показалось, что в это мгновение мы были близки к полету, и это ощущение еще больше усиливали высокие ноты скрипки и смесь радости и боли, переполнявшая мою душу.

Я знал, что это хрупкое ощущение не продлится долго, но пока мы танцевали здесь Медейский вальс, это прекрасное мгновение можно было удержать.

Музыка сделалась спокойнее, и в этом легком затишье на танцпол скользнули еще два лидера эскадрилий со своими партнерами: Крисса с Лотусом, выступавшие за эскадрилью небесных рыб, и Кор с Алексой – за эскадрилью грозового бича. Они присоединились к танцу триархов, и на мгновение, хотя знамена, колыхавшиеся у нас над головами, принадлежали новому режиму, цвета нашей праздничной одежды образовали на паркете триколор старого режима: аврелианский красный, голубой цвет небесных рыб и черный цвет грозового бича.

А затем еще один поворот, еще одно па, и Энни снова замерла в моих объятиях, тяжело дыша. Танец закончился. Она стояла так близко, что я ощущал жар ее тела. Она запрокинула голову, корни ее волос блестели от пота, а я склонил лицо к ней.

А затем грянул гром аплодисментов, разрушивший волшебство момента. Мы оторвались друг от друга. Вместе с двумя другими парами мы поклонились, и я повел Энни из зала.

Меня по-прежнему переполняло странное, болезненное ощущение счастья. И на один краткий и яркий миг я вдруг представил, что это мгновение продолжится дальше: мы остаемся в ночной темноте, и рядом никого, лишь мы одни.

Но затем она увидела Дака и Лотуса. Они сидели за столом, в полутемной части зала, и Дак махал нам.

Видение исчезло.

Я сказал ей:

– Можешь идти к ним.

Но она стиснула мою ладонь и потянула за собой.

– Пойдем вместе.

И надежда внезапно вернулась. Мы вместе направились вперед по залу. После танца мне казалось естественным вести Энни, слегка касаясь ее спины, скользя взглядом по ее волосам, мелкими кудряшками выбившимся из высокой прически и вспыхивающим рыжими огоньками в пламени мерцающих свечей. Дак подвинулся, чтобы освободить нам место, и когда мы сели, наш тела соприкоснулись. И хотя я не сомневался, что она тоже это почувствовала, Энни не попыталась отодвинуться от меня.

От этого прикосновения у меня по телу словно пробежал электрический разряд.

– Мы наслаждались вашим танцем, – с улыбкой сообщил Дак.

Гости в зале начали танцевать вальс. Энни закатила глаза к потолку.

– Нет, правда. Вы выглядели гораздо лучше, чем мой братец.

– Я рад, что твой отец получил награду за свою поэзию, – сказал я Лотусу.

В этот момент я ощутил, как Энни снова стиснула мою ладонь, положив ее между нами под столом, и у меня закружилась голова. Прошло уже несколько часов. А мы все еще вместе, и она улыбалась. Улыбалась, держа меня за руку.

– Спасибо, – сказал Лотус. – Прошло так много времени. Отец никак не мог найти ценителей своей поэзии после Революции.

Заметив непонимающий взгляд Дака, Лотус резко провел пальцем вдоль шеи.

– Мертвые покровители плохо платят.

Я почти не слышал его, очарованный прикосновением Энни. Когда в последний раз Энни вот так прикасалась ко мне? Наверное, такого еще не было, ее пальцы