Мэг схватила меня за руку. Ее голос прозвучал далеким гулом. Я расслышал только последнее, самое важное слово:
– …Аполлон?
Я вздрогнул.
– Что?
– Ты отключился. – Она нахмурилась. – Я позвала тебя шесть раз.
– Да?
– Да. Куда ты уходил?
Объяснить я не мог. Чувство было такое, словно я стоял на палубе корабля, когда огромное, темное, опасное что-то прошло под днищем… что-то едва различимое… появилось и ушло.
– Я… я не знаю. Что-то насчет деревьев…
– Деревьев.
– Может, и ничего.
Нет, не ничего. Я не мог забыть образ из сна: женщина с короной на голове, требующая, чтобы я нашел ворота.
Та женщина не была Деметрой. По крайней мере, я так не думал. Но упоминание о священной роще растревожило память, вытащило со дна что-то очень старое, даже по моим стандартам.
Я не хотел разговаривать об этом с Мэг, не обдумав предварительно все как следует. Ей и без того хватало причин для беспокойства. К тому же после случившегося накануне вечером я воспринимал свою юную хозяйку с куда большей настороженностью.
Я посмотрел на кольца на ее пальцах.
– Значит, вчера… эти мечи. И не надо так делать.
Она сдвинула брови к переносице.
– Делать как?
– Так, что ты закрываешься и отказываешься разговаривать. У тебя даже лицо каменеет.
Мэг сердито надула губы.
– Ничего у меня не каменеет. У меня есть мечи. Я ими дерусь. Так что?
– А то, что тебе стоило вспомнить об этом раньше, когда мы схватились с чумными духами.
– Ты же сам сказал, что тех духов нельзя убить.
– Не уводи разговор в сторону. – Я раскусил ее, потому что сам освоил эту тактику много столетий назад. – Твой бойцовский стиль, с двумя изогнутыми клинками, – это стиль димахера, гладиатора времен поздней Римской империи. Но даже тогда он применялся редко, потому что освоить его было крайне трудно, и он считался одним из самых опасных.
Мэг пожала плечами. Жест красноречивый и эффектный, но мало что объясняющий.
– Твои мечи из имперского золота. Это указывает на римскую подготовку, а значит, тебе лучше подошел бы лагерь Юпитера. С другой стороны, твоя мать – Деметра, богиня греческая, а не римская Церера.
– Откуда ты знаешь?
– Не считая того, что я бог? В Лагерь полукровок тебя определила Деметра. Это не случайность. К тому же ее более древняя, греческая форма намного сильнее. И ты тоже сильная.
Она тут же закрылась и насторожилась так, что я бы не удивился, если бы с неба низринулся Персик и принялся рвать мои волосы.
– Я с мамой никогда не встречалась. И кто она такая, не знала.
– Тогда откуда у тебя мечи? От отца?
Мэг уже поломала вафлю на мелкие кусочки.
– Нет. Меня воспитывал отчим. Он и дал мне эти кольца.
– Отчим. Отчим дал тебе кольца, которые превращаются в имперские золотые мечи. Что же это за человек…
– Хороший человек, – бросила она.
В ее голосе прозвучала сталь, и я не стал развивать тему. В ее прошлом крылась какая-то большая трагедия. Но я опасался, что если буду слишком настойчив со своими расспросами, то могу обнаружить золотые клинки у своего горла.
– Извини.
– Мм-хм. – Мэг подбросила в воздух кусочек вафли.
Вынырнувшая ниоткуда одна из лагерных уборщиц-гарпий спикировала, словно двухсотфунтовый цыпленок-камикадзе, подхватила кусочек и унеслась прочь.
– Давай для начала переживем день. У нас состязание после ланча.
По спине пробежал холодок. Чего мне никак не хотелось, так это оказаться в Лабиринте вместе с Мэг Маккаффри, но я все же удержал крик в себе.
– Насчет состязаний не беспокойся. У меня есть план, как победить.
Она вскинула бровь.
– Да?
– Ну, точнее, план будет готов после полудня. Мне нужно немножко времени…
За спиной у нас протрубила раковина.
– Лагерь, на утреннюю заправку! – проревел Шерман Ян. – Веселей, неженки! Вы у меня наплачетесь к ланчу!
15
В практике совершенство
Ха, ха, ха, не думаю так
Хнычу – не смотрите
Мне бы справку от врача с освобождением от физических нагрузок.
Честно говоря, никогда не пойму вас, смертных. Вы стараетесь поддерживать хорошую физическую форму – отжимания, приседания, пятимилевые пробежки, бег с препятствиями и прочее, и прочее. Пыхтите, потеете и все понапрасну. Вы все равно слабеете, ограниченно используемое тело изнашивается и выходит из строя, у вас появляются морщины, складки, одышка.
Ужасно! Если я хочу изменить форму, возраст, пол, вид, мне достаточно просто пожелать этого – раз! – и я уже молодой, крупный трехпалый ленивец женского рода. Никакими отжиманиями вы этого не достигнете. И где тогда логика всех этих постоянных усилий? Физические упражнения – всего лишь тягостное напоминание о том, что человек – не бог.
К концу утреннего тренинга под руководством Шермана Яна я задыхался и обливался потом. Мышцы дрожали, словно столбики желатинового десерта.
Я вовсе не ощущал себя особенной снежинкой (хотя моя мать, Лето, постоянно уверяла, что я именно такой, особенный), и меня так и подмывало обвинить Шермана в том, что он не обращается со мной соответствующим образом.
Поворчав да пожаловавшись на все это Уиллу, я спросил, куда подевалась прежняя староста Ареса. Клариссу Ла Ру я мог, по крайней мере, очаровать ослепительной улыбкой. Увы. Уилл сообщил, что она теперь учится в Университете Аризоны. Ну почему, почему в жизни замечательно хороших людей обязательно случается колледж?
После пыток и мучений я кое-как доковылял до домика и еще раз принял душ.
Душ – хорошая штука. Может, не такая хорошая, как бекон, но хорошая.
Моя вторая утренняя сессия тоже оказалась болезненной, но уже по другой причине. Вместе с сатиром по имени Вудроу меня определили на уроки музыки в амфитеатре.
Класс у сатира был маленький, и на мое появление он отреагировал немного нервно. Может быть, Вудроу слышал легенду о том, как я содрал кожу с сатира Марсия, вызвавшего меня на музыкальное состязание. (Как я уже говорил, версия со сдиранием кожи совершенно не соответствует истине, но слухи обладают поразительной способностью держаться на плаву, тем более что я сам отчасти несу ответственность за их распространение.)
Вооружившись свирелью, Вудроу показал минорные гаммы. С этим у Остина проблем не возникло, хотя он, бросив вызов себе самому, и взялся играть на скрипке, инструменте для него чужом. Валентина Диас, дочь Афродиты, попыталась изобразить что-то на кларнете, но извлеченные звуки напоминали жалобное тявканье бассета в грозу. Дэмиен Уайт, сын Немезиды, оказался достойным своей матери, сделав объектом мести акустическую гитару. Играл он с таким остервенением, что порвал струну D.
– Ты ее сломал! – заметила Кьяра Бенвенути, прелестная итальянка, дочь богини судьбы Тихе, привлекшая мое внимание еще накануне. – А она мне нужна!
– Не шуми, – пробормотал Дэмиен. – В реальном мире случается всякое. И струны иногда рвутся.
Кьяра выпустила очередь на итальянском, переводить которую я не решился.
– Можно? – Я потянулся к гитаре.
Дэмиен нехотя передал мне инструмент. Я наклонился к лежавшему у ног Вудроу футляру, и сатир испуганно
