– Расслабься, Вудроу, – рассмеялся Остин. – Ему нужна лишь другая струна.
Признаюсь, реакция Вудроу погрела душу. Если меня боится сатир, то, может быть, надежда на восстановление былой славы не так уж безосновательна. Сначала сатиры, потом домашние животные, потом полубоги, монстры и боги мелкого калибра.
Замена струны заняла считаные секунды. Приятно заниматься делом знакомым и простым. Я настроил тон, но остановился, услышав всхлипы Валентины.
– Прекрасно! Какая красота! – Она смахнула слезинку со щеки. – Что это была за песня?
Я недоуменно моргнул.
– Это называется настройка.
– Да, Валентина, держи себя в руках, – проворчал Дэмиен, хотя глаза покраснели и у него. – И не так уж это было красиво.
– А вот и было. – Кьяра шмыгнула носом. – Было.
Похоже, сухими глаза сохранил только Остин, хотя в них и светилось что-то вроде гордости. С чего бы? Не знаю.
Я перешел на минорную гамму C. Выдал бемоль на В. Всегда эта В. С тех пор как я изобрел гитару (на одной разгульной пирушке в Хеттском царстве – долго рассказывать), прошло три тысячи лет, а настроить ее как нужно так и не получалось.
Пройдясь по остальным гаммам, я с удовольствием отметил, что все помню и ничего не забыл.
– Это лидийский лад. Начинается с четвертой ноты мажорной гаммы. Принято считать, что он назван в честь древнего Лидийского царства, но вообще-то… была у меня подружка по имени Лидия… Четвертая женщина, с которой я встречался в тот год, так что…
На середине арпеджо я поднял голову. Дэмиен и Кьяра плакали в объятиях друг друга.
– Я тебя ненавижу. Ненавижу.
Валентина молча лежала на скамье амфитеатра. Ее трясло. Вудроу ломал свои свирели.
– Я – ничтожество! – причитал он. – Ничтожество!
Даже у Остина в глазах блеснули слезы. Он поднял большой палец.
Оказывается, кое-какие из моих старых талантов остались при мне! Меня даже затрясло от волнения. Я подумал о Хироне – если весь музыкальный класс впадет в депрессию, Хирону такой поворот вряд ли понравится.
Я чуть резко подтянул струну D – этим трюком я частенько пользовался, чтобы мои фанаты не взрывались от восторга на моих концертах. (Взрывались в буквальном смысле. Некоторые из тех шоу в «Филморе» в 1960-х… впрочем, о кое-каких ужасных деталях вам лучше не знать.)
Я тронул расстроенную струну. Звучание ее оскорбляло мой слух, но слушатели зашевелились, повеселели. Выпрямившись и утерев слезы, они как завороженные наблюдали за тем, как я исполняю незамысловатую трехнотную секвенцию.
– Йя-аа, чувак. – Остин поднял скрипку, прижал инструмент к подбородку и принялся импровизировать. Наканифоленный смычок запрыгал по струнам. Наши взгляды встретились, и на мгновение мы стали чем-то большим, чем семья. Мы стали частью музыки, общаясь на уровне, доступном лишь богам и музыкантам.
Чары разрушил Вудроу.
– Изумительно, – всхлипнул сатир. – Это вы двое должны вести занятия. И о чем только я думал? Пожалуйста, не сдирай с меня кожу!
– Мой дорогой сатир, я бы никогда…
Внезапный спазм скрючил мои пальцы. От неожиданности я выронил гитару, и инструмент, звякая и тренькая, запрыгал по каменным ступенькам амфитеатра.
Остин опустил смычок.
– Ты в порядке?
– Я… да, конечно.
Но я был не в порядке. На несколько счастливых мгновений прежний, природный талант вернулся ко мне, однако новые пальцы смертного не выдержали его бремени. Мышцы руки свело судорогой. На подушечках пальцев, там, где они касались грифа, пролегли глубокие красные бороздки.
Похоже, перенапряжение коснулось и других органов. Легкие сморщились без кислорода, хотя я и не пытался петь.
– Я… устал.
– Да уж, – кивнула Валентина. – Так играть… нереально круто!
– Ничего, Аполлон, – утешил меня Остин. – Ты еще окрепнешь. Когда полубоги используют свою силу, особенно поначалу, они быстро устают.
– Но я не…
Закончить предложение не получилось. Я не был полубогом. Не был богом. Не был даже собой. Как играть музыку, сознавая свою ущербность, понимая, что ты – бракованный инструмент? Каждая взятая нота будет приносить только боль и изнеможение. Моя струна B уже никогда не даст идеального звука.
Боль и отчаяние, должно быть, отразились на моем лице. Дэмиен Уайт сжал кулаки.
– Не тревожься, Аполлон. Ты не виноват. И я заставлю дурацкую гитару заплатить за это!
Я не стал останавливать Дэмиена, когда он решительно промаршировал вниз по ступенькам, и даже испытал извращенное удовлетворение, наблюдая за тем, как он топчет инструмент. Вскоре от гитары остались только щепки и проволока.
– Idiota! – вспыхнула Кьяра. – Теперь я точно никогда не дождусь очереди!
– Ну… что ж… – поморщился Вудроу. – Спасибо всем! Хорошее занятие!
Еще большей пародией обернулась стрельба из лука.
Если я когда-нибудь снова стану богом (нет, не так, не если, а когда, когда), то первым делом позабочусь о том, чтобы стереть память всем, кто видел мой позор на этом уроке. Всего лишь одно «яблочко».
Одно. Разлет других стрел был просто кошмарный. Две даже ушли за пределы черного круга – и это с жалких ста метров. Я отбросил лук и заплакал от стыда.
Инструктор на этих занятиях была Кайла, но ее терпение и доброта только добавили горечи моему отчаянию. Она подняла лук и протянула его мне.
– Ты отлично стрелял. Немного потренироваться и…
– Я – бог стрельбы из лука! – Мой голос сорвался на жалобный крик. – Боги не тренируются!
Неподалеку захихикали дочери Ники.
Звали их – нарочно не придумаешь – Холли и Лорель Виктор. Сестры напоминали тех пышных, свирепых африканских нимф, с которыми Афина водила компанию у озера Тритон.
– Эй, экс-бог. – Холли наладила стрелу. – Практика – единственный путь к успеху. – На красном кругу она зацепила семерку, но и такой результат, похоже, нисколько ее не расстроил.
– Для тебя, может быть, – отозвался я. – Ты же смертная!
– Ты теперь тоже, – фыркнула Лорель. – Так что смирись. Победители не жалуются. – Она пустила стрелу, которая угодила в границу красного круга, рядом со стрелой сестры. – Вот почему я лучше Холли. Та все время жалуется.
– Ну да, – рыкнула Холли. – Если я на что и жалуюсь, так только на то, какая ты увечная.
– Неужели? Ладно, давай. Прямо сейчас. Два лучших из трех. Проигравший месяц убирает в туалете.
– Заметано!
Вот так. А про меня уже забыли. Да, тритонские нимфы из них определенно бы получились.
Кайла взяла меня за руку и повела меня в сторону, подальше от вероятной траектории полета стрелы.
– Эти двое, ах и ох. Мы назначили их старостами дома Ники, так что они состязаются друг с дружкой. А иначе захватили бы лагерь и провозгласили диктатуру.
Наверно, она старалась меня ободрить, но я был безутешен.
Я смотрел на свои пальцы, распухшие от тетивы и гитарных струн. Невероятно. Они болели.
– Не могу, Кайла. Я слишком стар, чтобы снова быть шестнадцатилетним.
Она взяла мою руку в свои. Под зеленой шапкой волос, как сливки поверх меди, золотистый блеск проступал сквозь веснушки на лице и руках. Вся в отца, канадского тренера по стрельбе из лука Даррена Ноулза.
В смысле, ее другого отца. И, да, конечно,
