Мы с Йонасом лежали на соломе в ботинках, закутавшись в пальто.
— А помнишь, мы когда-то спали в пижамах? — спросил Йонас.
— Да, и под пуховыми одеялами, — сказала я.
Моё тело проваливалось в солому, в покой. Я чувствовала, как холод от пола медленно заползает в мою спину, за плечи.
— Надеюсь, сегодня вечером у папы пуховое одеяло, — сказал Йонас.
— И я, — сказала я. — С Рождеством, Йонас.
— С Рождеством, Лина.
— С Рождеством, папа, — прошептала я.
53
— Лина! — В дом вбежал Андрюс. — Скорее, за тобой идут.
— Кто? — с удивлением спросила я. Я только что вернулась с работы.
— Командир с Крецким.
— Что? Почему? — встревожилась мама.
Я подумала о ворованной ручке, спрятанной в чемодане.
— Это… я… украла ручку… — произнесла я.
— Что? — нервничала мама. — Как можно было сделать такую глупость? Украсть у энкавэдэшников.
— Нет, дело не в ручке, — сказал Андрюс. — Командир хочет, чтобы ты нарисовала его портрет.
Я остановилась и взглянула на Андрюса.
— Что?
— Он же повёрнутый на своей персоне, — объяснил Андрюс. — Всё говорил, что хочет свой портрет в управлении, портрет для жены…
— Для жены? — удивился Йонас.
— Я не смогу, — сказала я. — Я на нём сосредоточиться не смогу. — Я взглянула на Андрюса. — Мне возле него нехорошо.
— Я пойду с тобой, — сказала мама.
— Он не позволит, — возразил Андрюс.
— Я себе руки переломаю, если нужно. Я не могу его рисовать…
— Лина, не вздумай! — крикнула мама.
— Со сломанными руками не поработаешь, — объяснял Андрюс. — А если ты не сможешь работать, то умрёшь от голода.
— Они знают, что у неё есть и другие рисунки? — тихо спросил Йонас.
Андрюс покачал головой.
— Лина, — Андрюс теперь говорил тише. — Ты должна сделать так, чтобы картина ему… льстила.
— Ты мне будешь рассказывать, как рисовать?!
Андрюс вздохнул.
— Мне очень нравятся твои рисунки. Некоторые из них очень реалистичные, а некоторые… ну, они искажены…
— Но я рисую, как вижу, — ответила я.
— Ты ведь понимаешь, о чём я, — сказал Андрюс.
— А что мне за это будет? — спросила я. — Я не буду это делать за хлеб или две измятые сигареты.
Мы поспорили о том, что просить. Мама хотела почтовых марок и семян. Йонас — картофеля. Я — отдельный дом и пуховое одеяло. Я задумалась над словами Андрюса и пыталась понять, как это — чтобы картина «льстила» Комарову. Широкие плечи — это сила. Голову немного развернуть, сделать акцент на мужественной линии челюсти. Форма — это вообще проще некуда. Её я очень точно смогу изобразить. А вот его лицо меня беспокоило. Когда я представляла, как буду рисовать командира, всё было просто, пока не доходила до головы. Перед моими глазами появлялся образ: чистая наглаженная форма, а из-под воротника выглядывают злые змеи или же череп с пустыми чёрными глазами, с сигаретой в зубах. Эти картинки были очень сильны. Мне просто необходимо было их нарисовать. Но я не могла — перед командиром не могла.
54
В управлении было слышно потрескивание дров в печи. В помещении пахло дымком. Я сняла варежки и погрела руки у огня.
Вошёл командир. Он был в чистой, без единого пятнышка зелёной форме с синим кантом. Кобура пистолета держалась на чёрном ремне. Я постаралась как можно быстрее всё запомнить, чтобы не было нужды лишний раз на него смотреть. Синие брюки, синяя фуражка с малиновой окантовкой. Слева на форме — две блестящие золотые медали. Ну и, конечно же, неизменная зубочистка танцевала в уголке рта.
Я пододвинула стул к его столу и села, жестом показав командиру, что ему нужно сесть. Он вытащил себе стул и опустился напротив, почти касаясь коленями моих ног. Я отодвинулась назад, сделав вид, будто ищу правильный угол.
— Пальто, — сказал он.
Я взглянула на него.
— Пальто сними.
Я не пошевелилась.
Он кивнул; его глубоко посаженные жгучие глаза смотрели сквозь меня. Он обернул кончик языка вокруг зубочистки и вертел ею туда-сюда.
Я покачала головой и потёрла руки.
— Холодно, — объяснила я.
Командир закатил глаза.
Я глубоко вдохнула и посмотрела на него. Комаров смотрел прямо на меня.
— Сколько тебе? — поинтересовался он, присматриваясь к моей фигуре.
Началось. Из-под его воротника поползли змеи и обернули его лицо, принялись шипеть на меня. Я моргнула. На плечах Комарова сидел голый череп, клацал челюстями и смеялся. Я потёрла глаза — и змеи исчезли. «Не рисуй змей». Теперь я понимаю, что чувствовал Эдвард Мунк. «Рисуй так, как видишь, — говорил он. — Даже если день ясный, а ты видишь темноту и тени. Рисуй так, как видишь». Я снова моргнула. «Я не могу, — подумала я. — Так, как я вижу — нельзя».
— Не понимаю, — солгала я и жестом показала, что ему следует повернуть голову влево.
Я набросала контур. Нужно начать с формы. Я не могла смотреть на его лицо. Пыталась работать быстро. Мне не хотелось проводить с этим человеком ни одной лишней минуты. Сидеть перед ним — это было что-то вроде лихорадки, которая никак не пройдёт.
Как я смогу делать это целый час? Сосредоточься, Лина. Змей нет.
Командир не был хорошим натурщиком. Он требовал частых перекуров. Я почувствовала, что смогу поощрить его сидеть дольше, если время от времени буду показывать, что получается. Он ведь самовлюблённый, погружённый в собственное «я».
Прошло ещё пятнадцать минут, и командир снова захотел курить. Он вытащил изо рта зубочистку и пошёл на улицу.
Я взглянула на портрет. Выглядел он сильным, мощным.
Вернулся командир. А вместе с ним и Крецкий. Комаров выхватил у меня рисунок, показал Крецкому и похлопал его по плечу.
Лицо Крецкого было обращено к рисунку, но я чувствовала, что смотрит он на меня. Командир что-то сказал Крецкому. Тот ответил. Теперь Крецкий говорил совсем не таким тоном, каким командовал, — у него был спокойный, молодой голос. Я не отводила взгляд.
Командир вернул мне рисунок. Обошёл меня медленными, ровными шагами. Взглянул мне в лицо и что-то крикнул Крецкому.
Я приступила к наброску фуражки. Это уже была завершающая деталь. Крецкий вернулся и вручил командиру папку. Комаров открыл её и пролистал бумаги. Посмотрел на меня. Что было в тех документах? Что он о нас знает? Может, там есть что-то про папу?
Я начала рисовать ещё усерднее. «Быстрее, — говорила я себе, — давай». Командир начал меня спрашивать. Кое-что я понимала.
— С детства рисуешь?
Что ему нужно? Я кивнула и дала
