И вот он опять в черноте, но в другой. Тут есть хотя бы зеленые светляки. Но холодно же, чёрт побери! Они с этим мальчишкой сидят, вжавшись друг в друга, и оба мелко трясутся. И Харди кажется, что теплее им не становится. Что согреться нет никакой возможности.
-- Слушай, приятель, нам пора бы отсюда выбираться, а? Долго мы тут не протянем. Я не знаю, где нас держат, но мы тут раньше помрём от переохлаждения, чем полиция поднимет свои зады и хоть что-то предпримет, понимаешь?
Ничего он не понимает. Он опять потихоньку раскачивается и вроде как воет или ноет -- такой глубокий несчастный скулёж.
-- Ну что ты. Конечно, положение поганое, но не настолько же. Выберемся отсюда, вернёшься в свой Рой, заживешь своей милой безмозглой жизнью. То есть, ой...
Джона втирается в Харди со всей силы, а силы в нём больше, чем можно было бы предположить.
-- Нет. Нет Роя, -- глухо бормочет он.
И опять обрушивается на Харди. Этой своей чернотой.
<i> Нет никакой безмозглости. Есть только любовь. Он любит всех, все любят он, он любит я и они, но никаких они на самом деле нет, а есть только я. Большое и любящее себя и всё в себе.
И есть понятия -- "время", "пространство", "люди", "вселенная". Но это только понятия, они нужны, чтобы работать, чтобы занимать я и иметь средства для своей жизни. Но жизнь есть любовь. Для любви не нужно ничего знать. Для любви самой любви достаточно. </i>
Харди не понимает.
Не понимает и тонет в черноте...
<i>Жизнь есть любовь, любовь есть жизнь, а голод... "Голод" сперва только понятие. А потом становится резь, боль, тощий и без сил. И я начинает разваливаться на куски. Я перестаёт быть целым, а у той части я нет имени, но она хочет есть. И хотеть есть больно. </i>
А потом?
<i>А потом я умирает. Умирает. Умирает!
Я умирает. </i>
Но нет, говорит Харди, ты вполне себе жив. Ты худой и бледный, но вполне себе живой. Я тебя даже трогал. Знаешь, если тебя можно потрогать, ты определенно жив.
<i>Остается кусок, -- соглашается. -- Кусок остается, а любовь -- нет.
Нет любви, нет жизни, нет жизни -- нет я.
Нет я.
Умер! Нет-нет-нет.
Нет. </i>
Харди видит лица.
<i>Это холодные человечьи лица, но они злы и потому мертвы. Они не любят. Он дают еды и велят -- отработай. И не понимает -- отработай. И тогда бьют, но снова кормят.
И я отрабатывает.
Они злы, а я мёртв. И существует понятие "преступления." И это оно.
А смерть -- чёрная. И я сидит в черноте.
В космосе, в старом чёрном корабле, в черноте. Голодный.</i>
Отработать? Отработать -- помочь украсть книгу?
<i>Да.</i>
Наняли телепата, вот как. За еду. А потом бросили. То есть сперва, разумеется, подобрали где-то телепата из погибшего Роя. И с его помощью, по всей видимости, запудрили мозги охранникам на аукционе.
А теперь бросили умирать. И Харди, который начал догадываться, тоже, получается... Тот архивариус. Ну, конечно.
"Нас проглотил кит, -- внезапно шепчет чернота. -- Большой кит."
-- Кит?! Корабль-кит?! Мы в космосе?!
Мы в космосе. На ветхом корабле почтенного пятисотлетнего возраста.
Тут, вероятно, не работают системы жизнеобеспечения, и то, что мы всё ещё живы, чудо, а чудо -- самая ненадежная в жизни вещь.
И Джона всё повторяет, что мертвы. И да, думает, скоро станем.
А потому остается только обниматься.
"Жизнь есть любовь," -- отчётливо бормочет чернота.
Жизнь есть любовь, соглашается Харди.
И они обнимаются. В черноте.
Они чужие друг другу. Они вообще друг друга не знали и вряд ли толком узнают. Но холодно.
А жизнь есть любовь.
И они обнимаются, вжимаются друг в друга, потому что единственное, чем могут ещё делиться -- тепло. Холод подбирается вслед за чернотой. Светлячки умирают и гаснут один за другим.
И всё холоднее.
И они могут продолжать делить общее тепло до той поры, когда не угаснет и оно.
"Тепло есть любовь," -- бормочет то ли Джона, то ли чернота.
Тепло есть любовь.
Тепло есть...
Холодно.
Холодными пальцами Джона трогает Харди за лицо.
Светлячков осталось совсем мало, их теперь можно пересчитать -- их тридцать. Нет, двадцать пять. Нет...
Двадцать...
Холодно.
Тепло есть любовь.
Джона дышит на пальцы. Не на свои, на пальцы Харди. В пальцах поселился колючий холод.
В пальцах...
Любовь есть тепло.
Джона перестал бормотать своё "нет-нет-нет."
Ну, если уж замерзать, то без этого вот аккомпанемента.
Без ужаса замерзающего рядом телепата... Приятней.
Немеют пальцы ног и делается сложно дышать.
Телепата.
Телепата.
"Есть женщина, -- думает Харди сквозь сон, -- она нас ищет. Ева. Ты мог бы до неё..."
Лицо Евы -- раскосое, слегка заячье -- встает перед глазами.
"Ага", -- отвечает Джона.
И громко -- так, что слышно даже на планете -- кричит.
***
Их спасают.
Надо же. В самый последний момент.
А Джона решил, похоже, что теперь они с Харди -- Рой.
Перемычка
Вызвала к себе Дашу, и строго-настрого ей велела нынешнему пассажиру знаков внимания не оказывать, не влюбляться в него и в его сторону даже не смотреть. А то может конфуз выйти.
Конфуз здесь такого рода: Даша из планетарной системы Альфа Вуали, которую заселяли лет пятьсот назад генно-модифицированными женщинами. То есть себя-то они женщинами, разумеется, не мыслили, вполне себе стандартные гермафродиты: в те годы считалось почему-то, что гермафродитизм очень перспективен в плане заселения окраин гуманоидами с целью торжества прямоходящих теплокровных над всеми остальными вселенскими видами.
Может, так оно и есть, но жители планет Альфа Вуали выглядят как женщины -- большегрудые, все как одна ядрено-крупнозадые, коренастые и наливные, будто яблочки. И этим самым привлекают гуманоидных мужчин из двуполых культур. А потом, уже в постели, случается неожиданность. Потому что такая вот Даша вполне себе уверена, что всё правильно поняла и от неё ждут "счастливого оплодотворения", а её партнер оплодотворяться не спешит, а только в ужасе глядит на Дашин детородный орган.
И можно сколько угодно Даше повторять строгим голосом:
-- Даша, у остальных гуманоидов два или три пола. Два или три. Иногда -- четыре. Пожалуйста, не приставай к пассажирам, если не уверена, что разобралась с их половой принадлежностью.
Даша забывает. У Даши вылетает из головы, потому что для неё все люди -- сёстры. Даже если выглядят несколько иначе. Она-то родилась и выросла
