Норовистый Евсей Карпович в иное время завизжал бы – как визжал спервоначалу, когда ему эту историю припоминали. Но сейчас было не до того, чтобы норов казать.
Кто и когда приставил домовых к соблюдению порядка – неведомо. Но они этот давний уговор с людьми уже много сотен лет выполняли. Даже когда люди сами, по великой своей глупости, желали причинить себе вред – домовые всеми силами их удерживали и восстанавливали порядок. А сейчас вмешались существа, смысл жизни которых – вредить. То, что Олд Расти повредил в ночном клубе звуковую установку, было хорошо. А то, что он ушел с неведомо откуда взявшимися гремлинами портить причальную мачту и дирижабли, – плохо. Стало быть, и рассуждать не о чем, нужно действовать.
– Тебя Никишка привез? – спросил Евсей Карпович.
– Он самый.
– Надо бы его перехватить, когда обратно поедет, да привезти мешок, да сговориться, чтобы как-то нас завезти по той дороге подальше… Они-то пешком идут, а мы как раз им на пути засаду устроим…
– Кого это – нас?! Кому это – засаду?!.
Опытная Матрена Даниловна ловко расспросила молодую Маланью Гавриловну и поняла, что Трифон Орентьевич приехал втравливать Евсея Карповича в какое-то дельце. С одной стороны, Матрена Даниловна хотела, чтобы ее друг хоть немного отвлекся от планшета. Всех этих компьютерных затей она побаивалась. С другой – она знала, что к Трифону Орентьевичу так и липнут всякие опасные чудеса, то он кикимору гоняет, то за Молчком аж в деревню ездит. Словом, она пошла подслушивать, да еще Маланью Гавриловну за собой потащила. А та, хотя уж почти двадцать лет была замужем, ни разу совещаний домовых дедушек не подслушивала и сперва чувствовала себя очень неловко. Но как поняла, что Евсей Карпович и Трифон Орентьевич сманивают друг дружку в опасную экспедицию, так и взвилась!
– Не для того я замуж выходила, чтобы мужа незнамо куда отпускать! А случись что – кто будет сыновей растить и школить? Да они без отцовской науки и таракана не задавят, и от мыши прятаться будут, и паутину порвать не сумеют! – возмущалась Маланья Гавриловна, а хитрая Матрена Даниловна помалкивала – ей хотелось чужими руками этот скандал произвести.
Но Трифон Орентьевич знал свою женушку не первый день.
– Кто ж тебе напел, Малашенька, что ты мужа незнамо куда отпускаешь? Этак ты и до того додумаешься, что он к чужому дому пристанет и с чужой домовихой сойдется!
– Он собственной жены – да к чужой домовихе? Не бывать этому!
– Вот и я говорю тебе – не бывать! Потому что ты вместе со мной пойдешь, как положено доброй жене!
Тут Маланья Гавриловна и замолчала. А Матрена Даниловна даже съежилась – поняла, что теперь ей Евсея Карповича дома не удержать.
– Вот и отлично, будет кому пропитанием заниматься, – сказал Евсей Карпович. – Так что вези, Трифон Орентьевич, детишек домой, сдавай их под присмотр Мартыну Фомичу, уговаривайся, кто за тебя хозяйскую квартиру обихаживать будет, бери мешок сам знаешь с чем и возвращайся.
Командовать Евсей Карпович любил и пользовался всяким для того удобным случаем. Матрена Даниловна не возражала – да и попробовала бы возразить!
Как многие домовихи, решения она принимала быстро. Если Трифон Орентьевич берет с собой жену, а Евсей Карпович этим даже доволен, так не увязаться ли и ей следом?
– Стало быть, Трифон Орентьевич маленьких домой отвезет и мешок привезет, а мы с тобой, Маланья Гавриловна, будем в дорогу собираться, – сказала она. – Путь неблизкий, надо как следует набить заплечные мешки и раздобыть побольше денег, да и иного, что на обмен пойдет. Евсей Карпович, ты много знаешь, чем можно с гремлинами воевать? Что их проймет?
– Ну…
Вот именно этого норовистый домовой дедушка и не знал. Трифон Орентьевич мог сообщить только то, что на них действуют сильные слова, но где же такие слова взять? Не ехать же в далекую Америку, которой, может, и вовсе на свете нет, не искать же индейских колдунов, сумевших эти самые слова подобрать…
Поразмыслив, решили: если домовые побаиваются огня, то и гремлину не понравится, если ему штаны подпалят. Нужны, выходит, спички и зажигалки, а где их взять? Само слово «спичка» молодежи было уже непонятно. Зажигалки были у тех, кто курит, но курильщиков осталось немного – Евсей Карпович помнил странные времена, когда мужчина или женщина без сигареты казались очень странными, Трифон Орентьевич этих времен почитай что не застал, а Арсюшка с Гордейкой как-то раз нашли сигаретный бычок, но старших об этой вонючей штуке спрашивать побоялись – нашли-то они его во дворе у мусорки, куда ходить им мать запретила.
Автомобильный Никишка заглянул к Евсею Карповичу сказать, что хозяин его автомобиля оставил свою технику у подъезда, а сам пока сидит у кого-то в гостях, так что если Трифон Орентьевич с семейством собирается домой, пусть бежит скорее, не то придется через весь город пешком брести.
Матрена Даниловна привела Арсюшку с Гордейкой, снабдила их на дорогу лакомством – половинкой конфеты на двоих, и Трифон Орентьевич с детьми и Никишкой ушел.
Он полагал, доставив внучат к родному деду, Мартыну Фомичу, пошарить в хозяйской библиотеке. Там, кроме огромных словарей, учебников и географических атласов, было много любопытного. Возможно, нашлись бы и сильные слова против гремлинов.
Трифону Орентьевичу было жаль Олд Расти – все-таки он привязался к этому чудаку. А сильное слово – оно такое, бьет наповал. Если бы Олд Расти один затеял какую-то глупость – Трифон Орентьевич его бы пожалел, хотя жалость – не достоинство домового дедушки, жалость имеют право проявлять только домовихи. Но гремлинов вместе с Олд Расти было шестеро. То есть – пятеро прибыли сюда неведомым путем, не поленились, отыскали Олд Расти, увели с собой. Не силком утащили – сам пошел, вот что плохо…
Пока Трифон Орентьевич копался в книгах, а время у него было – Никишка собирался в дорогу только через день, его милые детки затевали проказу.
Они знали, что их оставят с дедом, а родители куда-то поедут, и явно туда, где весело и интересно. Нельзя сказать, что жизнь домовых так уж скучна, случаются и у них приключения, но путешествуют они очень редко – если хозяин, решив сменить жилье, приглашает собой по всем правилам старинного вежества, оставив на ночь посреди кухни шапку, ведро иди хоть башмак, но с наговором:
– Дом-домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу, чем сумею – награжу.
Бродят, а не дома сидят, разве что безместные домовые –
