что бумажные фабрики стали работать с перебоями, как из-за недостатка рабочих, все-таки отвлекаемых в ряды армии, так и отсутствия некоторых, выписываемых из-за границы принадлежностей. По нашему настоянию образован был при министерстве торговли «бумажный комитет» из представителей министерства, фабрикантов и потребителей, меня выбрали председателем секции потребителей, пришлось наспех знакомиться с техникой бумажного производства, а для получения разных «разрешений», без коих тогда шагу ступить нельзя было, обивать новые пороги: министра-князя Шаховского, тоже ставленника Распутина, Сазонова и даже шведского посланника. Сазонов был среди тогдашних товарищей своих белой вороной. Глубоко честный, преданный России патриот, он очень радел о своих обязанностях. А все, что не касалось его ведомства, было для него принципиально чуждым. Интересоваться чужой компетенцией значило бы переступать границы полномочий. «Вы кстати пожаловали, – встретил он меня однажды, – могу вас обрадовать приятным известием: в Рижском заливе взорван германский броненосец». Я стал допытываться, к какому типу относится подтопленное судно. Тонкое лицо министра совсем сморщилось, и, смотря на меня недовольно, он раздраженно сказал: «Я же не морской министр, различать типы судов не учился». А это звучало: «Свяжись с невоспитанным человеком, сам рад не будешь».

В бумажном комитете председателем назначен был бывший директор Томского политехникума профессор Зубашев. Смотря на этого очаровательного, добродушного, честнейшего толстяка, никак нельзя было понять, за что и на него обрушил свою злобную ненависть Кассо. Он только о том и заботился, чтобы не возникало недоразумений, чтобы никто не почувствовал себя обиженным, обойденным. Бумажный комитет, отнимавший много времени, дал ничтожные практические результаты. Мало кто их и ожидал, и, руководствуясь заповедью «На Бога надейся, а сам не плошай», добывали бумагу, так сказать, с заднего хода, при помощи взяток и подкупов. Ничего нужного из-за границы мы так и не получили, но уже во время революции появился какой-то таинственный делец Ашберг, взявшийся доставить бумагу из Швеции, она была нами оплачена, а прибыла лишь перед октябрьским переворотом и попала целиком в руки Горького, нажившего на ней большие деньги.

Последним предреволюционным событием, ярко выделившимся на мрачном фоне безнадежности, было ошеломившее всех убийство Распутина. Мне об этом сообщил приехавший к нам к завтраку приятель С. С. Крым, член Государственного совета, в виде слуха. Я тотчас позвонил к Белецкому, сумевшему сохранить свои отношения к «старцу» и крепко за него державшемуся. Белецкий еще ничего не знал и был насмерть перепуган моим сообщением, а через полчаса позвонил ко мне и подтвердил бесследное исчезновение Распутина. Мы тут же по этому поводу распили бутылку чудесного Pineau gris из замечательных погребов Крыма, не отдавая себе отчета, что убийство лишь ускорит темп стихии. Среди трех томов «дела» о Распутине один содержал производство предварительного следствия и параллельное производство жандармского генерала Попова, особо уполномоченного Протопопова. Следствие затягивалось, потому что Пуришкевич тотчас после убийства уехал с санитарным поездом на фронт и не являлся к допросу, а князь Юсупов выслан был в одно из своих поместий. Оба на допросе отрицали свое участие. Тем временем следователю предъявлено было требование о выдаче вещественных доказательств – простреленной пулей шелковой рубахи, бывшей на убитом, и золотого шейного креста с цепочкой. На точном основании закона следователь отказал в выдаче вещей, и, по приказу министра юстиции, ведение следствия было у него отнято и передано другому, который оказался покладистее и требование удовлетворил. А затем он составил протокол, что вместе с Пуришкевичем и Юсуповым бесспорно уличается в убийстве и великий князь Дмитрий Павлович. Но так как привлечение к следствию члена императорской фамилии требует предварительного высочайшего разрешения, то производство подлежит приостановлению и должно быть направлено в министерство юстиции для испрошения разрешения. Из министерства производство дальше не двинулось, а после революции поступило в Зимний дворец, где заседала Чрезвычайная следственная комиссия [Временного правительства], и оттуда после октябрьского переворота было, видимо, похищено и попало за границу.

Революция

(1917)

Совершенное ярым сторонником царского режима Пуришкевичем и членами царской фамилии (Юсупов женат на дочери великого князя, а Дмитрий Павлович был наиболее близким царской семье среди великих князей) убийство Распутина завершало ее полную изоляцию и знаменовало окончательный распад государственной власти, увенчивало самоуправство и своеволие, которое и разлилось широким неудержимым потоком. Фронт был сильно заражен дезертирством. Петербург кишел разнузданным солдатьем, так полонившим трамваи, что обывателям проникнуть в вагон становилось невозможно, и специальная полиция, приставленная ссаживать этих вояк и отправлять на гауптвахту, была совершенно бессильна против их буйства и наглости. Продовольственное снабжение со дня на день все больше расстраивалось, очереди у лавок и пекарен все удлинялись, раздражение все нарастало и откровенно выражалось в самых резких суждениях, на улицах стали скапливаться толпы, на помощь полиции появились казаки и жандармы – атмосфера открытого бунта ощущалась все явственнее. Если уже в 1905 году руководство освободительным движением вырвано было стихией из рук интеллигенции, то теперь, можно сказать, она никакого отношения к улице не имела, напротив – со своим лозунгом «Все для фронта, все для победы!» была ей враждебна, и одни большевики, стоя на пораженческой точке зрения, старались смуту разжечь. Но между ними и департаментом полиции происходили эндосмос и экзосмос[85]: член Думы Малиновский[86], ближайший соратник и протеже Ленина, произносил зажигательные речи по шпаргалке, составленной чиновниками Белецкого. Но за этим исключением, антиправительственное движение было всецело направлено на устранение помехи победоносному окончанию войны – и Земско-городские союзы, и Военно-промышленный комитет, и Государственная дума выставляли требование министерства доверия или ответственного министерства, и небывалое единение остро между собой враждовавших политических партий – Прогрессивный блок – стало возможным только потому, что цель успешного завершения войны заслонила все другие вожделения. Вероятно, поэтому так и случилось, что, хотя воздух насыщен был предчувствием революции и с каждым днем она рисовалась воображению все более неизбежной, никто не распознал лица ее. Она шла неуверенно, пошатываясь, спотыкаясь и пугливо озираясь по сторонам, не юркнуть ли в подворотню.

24 февраля мы, по обыкновению, праздновали день рождения «Речи», на этот раз в ресторане «Медведь», и празднество было больше похоже на панихиду. Недостаток продовольствия отражался и на торжественном обеде, в изобилии было лишь вино, потребление коего с самого начала войны было запрещено. Но и шампанское не могло разогнать угрюмого настроения, не о чем было спорить и говорить, и неловко было смотреть в глаза друг другу, поставить вопрос, что значат доносившиеся с улицы выстрелы, пытавшиеся рассеять народное скопление. Чуковский предложил продекламировать свою остроумную сказку для детей «Мойдодыр». Все старались выдавить улыбку, похваливали, но напряженно ждали, когда наконец можно будет без нарушения приличий разойтись.

На другой день

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату