Как раз в это время я познакомился у кузена Владимира Матвеевича с присяжным поверенным и приват-доцентом А. И. Каминкой (только мы двое и остаемся еще в живых из всех инициаторов «Права»), и в завязавшемся оживленном разговоре он, тоже мимоходом, заметил, что с интересом читает мои обзоры и считает как нельзя более своевременным упомянутое указание. Но и в этой беседе ни словом не затронута была возможность практического осуществления высказанной мысли. А еще через несколько дней, идучи с сыновьями покупать гимназические пальто, я на Невском встретил Августа Исааковича, и тут вдруг мне взбрело в голову спросить, нельзя ли сделать из нашей беседы практические выводы? Вопрос его обрадовал, и он ответил, что давно об этом размышляет. Короткий разговор наш и был зачатием «Права», прелюдией бесчисленных обсуждений, к которым мы привлекли прежде всего кузена В. М. Гессена и чиновника министерства внутренних дел, приват-доцента Н. И. Лазаревского, представлявшего настоящий кладезь знаний русского государственного права.
Наши обсуждения сразу же установили полное единомыслие относительно задач газеты, на знамени ее должно быть начертано: «Законность!», иначе говоря – борьба с тенденциями Боровиковского, в которую я уже был втянут Новороссийским университетом несколько лет назад. С тех пор эти тенденции сильно окрепли и получили официальное признание назначением Боровиковского на пост обер-прокурора гражданского кассационного департамента Сената, на обязанности коего и лежит руководство и наблюдение за правильным применением законов. Деятельность Боровиковского начинала уже приносить ядовитые плоды…
Еще более безотрадным и угрожающим было положение уголовного правосудия. Сейчас, конечно, с легкой руки советского кодекса прежний устой уголовного правосудия заменен совсем новым, судье предоставлено облагать карой деяния, в законе и не предусмотренные. Но разве же это не сатанинская гримаса Истории, что предтечей явились сенаторы старого режима, беззаботно веровавшие, что этим они его только укрепляют. И наоборот, разве не мы отстаивали прочность режима, выставив лозунг законности! Было бы фарисейством утверждать, что в таком отстаивании и была наша задача. Нет, мы боролись за хартию вольностей, которую в самодержавном государстве представляет независимый суд, и точно так же совершенно не отдавали себе отчета, куда эта борьба увлечет.
Сейчас не только не помню, но даже трудно понять мне, почему потребовалось так много заседаний, о чем мы без конца говорили, если по основному вопросу никаких разногласий не было. Но и каждая подробность привлекала к себе напряженное внимание и страстный интерес. Я относился к этим разговорам скептически, потому что плохо верилось, что затея наша осуществится – не было ни денег на издание, ни правительственного разрешения. Разрешения на газету без предварительной цензуры давались тогда в виде величайшего исключения, а издавать под предварительной цензурой не имело никакого смысла. То, что цензура терпела в изданиях, выходящих без предварительного просмотра, беспощадно заливалось красными чернилами при представлении ей статей до выхода в свет. В сущности, не было никаких оснований надеяться, что редкое исключение будет сделано для нас. Ходили слухи, позже подтвержденные в разных мемуарах, что начальник Главного управления по делам печати берет взятки, но мы к этому не прибегли. Если же – думал я – редкий подарок судьбой будет сделан, то «все образуется» само собой и независимо от программных разговоров. Но они имели другое значение – как спевки для хора, и, вчера еще чужие друг другу, мы быстро сближались, и вокруг создавалась весьма приятная атмосфера.
Изумительно точны величавые слова Шекспира: «Чем выше храм, тем больше ширится душа и разума святая служба». Наше начинание казалось нам исключительно важным, и, когда неожиданно разрешение все же было получено, нас охватил чисто юношеский энтузиазм, хотя все уже перевалили за тридцать. Мы не имели никаких связей, не искали протекций, а ограничились пассивным ожиданием ответа на прошение, поданное от имени кузена и Лазаревского, как редакторов-издателей, и много раз перечитывал я сухую казенную бумажку, не веря глазам своим.
Что же касается получения средств на издание, здесь не встретилось ни малейших затруднений. Тонкий юрист, Каминка выработал очень удачную конструкцию товарищества на вере, она и была усвоена впоследствии целым рядом журнальных предприятий. Полными товарищами – неограниченно ответственными – являлись члены редакционного комитета. Остальные участники отвечали лишь в размере взятых ими паев или пая, определенного в 500 рублей. Состав пайщиков украшали все светила петербургской адвокатуры – Герард, Люстих, Карабчевский, Миронов, Пассовер, Потехин, ни от кого мы не получили отказа и лишь, по настоянию Каминки, прекратили дальнейший сбор, когда капитал достиг 30 тысяч рублей.
На мою долю выпало, между прочим, приглашение А. Я. Пассовера, что и дало мне счастливую возможность познакомиться с этим необыкновенным человеком.
Итак, разрешение в кармане, и средства мобилизованы, надо оснащать корабль. Самое комичное, что наибольшие трудности представляло крещение детища: мы придумывали разнообразнейшие сочетания слов – законность, закон, суд, жизнь, юриспруденция – и все отвергали, пока Лазаревский робким голосом не предложил нам, уже совсем отчаявшимся, назвать tout court[40] – «Право». Привыкнув к неудачным попыткам, все уже держали на кончике языка – нет, не годится! – но вдруг недоуменно переглянулись, кто-то заметил: «А пожалуй, недурно!» И еще через минуту стали поздравлять Лазаревского и без конца повторяли: «„Право“! „Право“! Очень хорошо! Отлично!» И название это вошло и стало частью души нашей.
А самое невероятное было то, что председателем редакционного комитета избран был я, то есть на меня возложено было и редакционное, и хозяйственное ведение дела. И если бы не наследственное легкомыслие, разгонявшее неприятные напоминания о разорении предков, бравшихся за чуждые им дела, я, конечно, отказался бы от занятия поста, к которому не было ни малейшей подготовки. А под Новый, 1899 год, когда пробные четыре номера «Права» уже определили его шумный успех, говорил жене, обмениваясь новогодними пожеланиями: «Не верю до сих пор и не понимаю, как это произошло».
Должен, однако, чистосердечно отметить и закулисную сторону успеха: хозяйственная часть «Права» поставлена была из рук вон плохо и держалась, ни шатко ни валко, на моем лозунге – все образуется!
В редакционном же отношении было постановлено, что поступающие рукописи распределяются между членами комитета по их специальности, одобренные сдаются в набор и в корректурах рассылаются всем членам. В моем ведении остаются, как у нас выражались, «потроха» – отчеты о всяких заседаниях и хроника, собиравшая из газет случаи
