Земле почти за полвека до начала космических полетов какой-то астроном, чье имя совершенно теперь забыто, заметил, что два или три миллиона метеоритов, которые входили в атмосферу планеты каждый день, сгорали на такой высоте и с такой интенсивностью, что это нельзя объяснить только лишь эксцентриситетом орбиты планеты или скоростью самих метеоритов. В один из своих великих полетов воображения, несущих ответственность за каждое новое звено в великой цепи понимания, ему пригрезилась мысль о том, что он назвал 'контра-земным' веществом или антивеществом. Веществом, созданным из огня и 'кошачьей шерсти', вокруг которого должны кружиться огненные кошки. Веществом, в котором основной атом водорода имел бы в качестве ядра антипротон, несущий массу протона, но в то же время обладающий отрицательным зарядом. Вокруг него по орбите носился бы позитрон с массой, соответствующей почти неприметной массе электрона, но несущий положительный заряд. Метеориты из атомов, сконструированных по этой модели, могли взрываться с особой яростью при первом же соприкосновении даже с малейшими элементами нормальной атмосферы Земли. И такие метеориты могли бы свидетельствовать о том, что где-то во Вселенной существовали целые планеты, обращавшие вокруг своих солнц целые галактики такого вещества. Одно лишь прикосновение к ним означало бы неизмеримо большее, чем просто гибель - это было бы полное и совершенное уничтожение - аннигиляция, когда каждая из форм материи вместе с другой преображалась бы полностью в энергию в этом яростном и тотальном уничтожении.
Любопытно, но метеориты из антивещества вскоре как бы исчезли, в то время как сама теория продолжала существовать. Сгоравшие метеориты оказалось легче объяснить с помощью более обычных теорий, но вопрос с антивеществом или антиматерией - остался. В середине двадцатого века физики- экспериментаторы даже смогли создать несколько атомов антивещества. Эти атомы шиворот-навыворот оказались жизнеспособными лишь на несколько миллионных долей микросекунды, и стало совершенно ясно, что даже за такое короткое время их жизни, время, в котором они существовали, текло вспять. Частицы, из которых они были созданы, рождались в огромных неуклюжих синхрофазотронах, буквально на несколько микросекунд в будущем, их сборка в атомы антивещества осуществлялась в настоящем, а прошлое в действительности являлось моментом их смерти. Стало совершенно очевидно, что антивещество оказалось не только теоретически возможным, но и могло существовать; однако, оно не могло нормально существовать в этой Вселенной в значительных количествах, таких как, например, метеорит. Если где и имелись миры и галактики из антивещества, они могли существовать лишь в каком-то немыслимом отдельном континууме, где время и градиент энтропии двигались бы вспять. Такой континуум требовал, по меньшей мере, четырех добавочных измерений в дополнение к четырем обычным, известным нам по опыту.
По мере расширения Вселенной обычного вещества, разворачивавшейся и двигавшейся к своей неизбежной тепловой смерти, где-то поблизости, в месте, невозможном для человеческого представления, существовала огромная и сложная вселенная-двойник, концентрировавшаяся и приближавшаяся к сверхъестественной сжатой массе и энергии, именовавшейся моноблоком. При полной дисперсии, тьма и тишина должны были оказаться судьбой Вселенной, в которой стрела времени укажет вниз до градиента энтропии, так что для вселенной из антивещества конец представлялся концентрацией массы сверх всяких возможностей и такой же невозможной концентрацией энергии - чистый огонь и ярость безграничной энергии, мятущиеся в 'первобытном' атоме размером с орбиту Сатурна. Из той Вселенной могла прийти другая. Там моноблок стал бы началом вселенной с нормальным веществом, а для вселенной из антивещества - концом. Во вселенной с нормальной энтропией моноблок непереносим и должен взорваться. Во вселенной с отрицательной энтропией тепловая смерть непереносима, и вещество должно сжиматься. В любом случае, повеление таково: ДА БУДЕТ СВЕТ.
Что же наша видимая, реальная Вселенная представляла собой до моноблока, считалась, по общему мнению, неизвестным. Классическое утверждение, сделанное за многие века до этого научного спора Святым Августином, когда его спросили, что мог делать Бог до того, как создал Вселенную, тот ответил, дескать, Он занимался созданием Ада для тех, кто задает подобные вопросы. Таким вот образом, 'время до Августина' стало чем-то таким, о чем могли знать только историки, а для физика - ничем существенным по определению.
Так было до сих пор.
Но если только ониане правы, то им немножко удалось приподнять завесу и уловить мимолетный проблеск неведомого. И посмотреть этому неведомому в лицо теперь уже не казалось столь фатальным.
Во время своего ликующего полета к галактике Андромеды ониане обнаружили, что один из их спиндиззи (самое странное, что это оказалась машина, специально созданная для этого полета, а не один из тех старых и довольно потрепанных двигателей из города Бродяг) почему-то начал нагреваться. Это оказалось проблемой совершенно новой, и вместо того, чтобы рисковать возможными непонятными эффектами, которые могли проявиться в результате серьезного разогрева, они отключили практически полностью всю свою планетарную сеть спиндиззи, оставив лишь 0,02 процентный экран, необходимый для поддержания атмосферы планеты и теплового баланса.
Там, в абсолютном спокойствии межгалактического пространства, их приборы засекли впервые в истории человечества шепот творения: едва уловимое _т_р_е_н_ь_к_а_н_ь_е_ новых атомов водорода, рождавшихся один за другим совершенно из ничего.
Даже одно это уже могло бы оказаться весьма отрезвляющим опытом для любого здравомыслящего человека, даже не обладающего историческим опытом религиозного мракобесия в истории ониан. Никто прежде еще не наблюдал рождения первобытной материи, из которой состояла вся известная Вселенная. Рождения из ничего. У неискушенного человека моментально появилась бы мысль о Создателе и что Он должен находиться где-то тут, поблизости, где происходит Его работа. Эти едва уловимые звяканье и треньканье, 'слышимые' приборами ониан, казалось, сперва не оставили никакого места для долгих споров по космогонии и космологии, касавшихся циклических моделей Вселенной, диастолы [диастола - физический термин] от моноблока к тепловой смерти и обратно, в то время как от Создателя требовалось лишь отдаленное воздействие на ритмический процесс - а то и вообще ничего. Здесь шел сам процесс созидания: невидимые Пальцы касались пустоты; безграничный абсурд, который потому и являлся безграничным, что не мог быть иным, как божественным.
И все же ониане оказались достаточно умны, чтобы кое-что заподозрить.
В историческом опыте фундаментальные открытия довольно часто зависели от амбиций отдельных людей или групп. Это же открытие с виду вроде бы обеспечивало четкий ответ на двадцать пять тысяч лет постоянных теологических споров, и как результат утверждение, что Господь неопровержимо существует, в первый раз за время беспочвенного постулирования Его существование каким-то солнцепоклонником еще Каменного века или, быть может, мистиком, обожравшимся галлюциногенными грибами, теперь уже не могло быть простым. Слишком уж легко этот спор оказался выигран сторонниками божественности всего сущего; слишком многое намекало на постоянное созидающее присутствие Бога; слишком много несоответствий в простых физических законах.
Гиффорд Боннер как-то отметил, что им невообразимо повезло, что первыми это открытие сделали ониане, люди, лишь недавно вернувшиеся к какому-то подобию общества, где могла существовать какая-то наука, но которые в то же время так и не потеряли своего теологического мироощущения в просвещенный век науки; повезло, что именно им было позволено услышать слабые родовые вскрики в этих яслях времени. Для типичного землянина конца Третьего Тысячелетия, как правило, отягощенного инженерной базой знаний и философски закутанного в паутину примерно в равной степени распределенного 'обычного смысла' и чистой, наивной мистики Прогресса (именно в этот момент анализа Боннера у Амальфи появилось слабое желание смутиться), оказалось бы довольно легко принять эти данные, проанализировать их и разместить на соответствующей полочке, наравне с трясиной телепатии, расового подсознания, персональной реинкарнации или сотни прочих логических ловушек, которые подстерегают человека с научно ориентированным складом ума, человека, не знающего, что он такой же закоренелый мистик, как какой- нибудь восточный факир или йог, возлежащий на ложе из гвоздей.
Но ониане оказались подозрительными. Они сперва попытались разобраться в своем открытии, исходя только из того, как оно выглядит. Теология могла и подождать. Если постоянное божественное созидание - факт, тогда это, в основном, исключало существование моноблока и неизбежной тепловой смерти
