Уэб и Эстелль переоделись в нечто хитонообразное - одежду ониан. Им как раз сообщили о разрешении исследовать город, хотя и на весьма ограниченных условиях. Одежда, впрочем, не сильно маскировала пришельцев, и дети ониан без особого труда распознавали их, тем более Уэб и Эстелль разговаривали на местном языке с большим трудом. Языковый барьер раздражал. Хотя большинство взрослых ониан разговаривали на смеси английского, интерлинга и русского, считавшегося beche-de-mer [нечто вроде матросского сленга, пиджин, 'трёпанг' (фр.)] глубокого космоса, давно уже выученного Бродягами, их дети не знали этого диалекта, что само по себе было не так уж и плохо. Поскольку это незнание предотвратило интенсивный допрос Уэба и Эстелль об их собственном мире, его культуре и истории. Вместо этого, они вдруг оказались втянутыми в довольно сложную игру-преследование, называющуюся Матрица и больше похожую на пятнашки, за одним исключением - игра была трехмерной. В нее играли в двенадцатиэтажном здании с прозрачными перекрытиями, так что всегда можно было разглядеть положения других игроков, а расположенные в стратегических точках спиндиззи и шахты с фрикционным полем позволяли быстро перескакивать с этажа на этаж. У Уэба первого зародилось подозрение, что здание либо построено специально для этой игры, либо его полностью оставили для этой цели, так как прозрачные перекрытия были соответствующим образом расположены и, кроме того, само здание, похоже, не имело ничего другого, что можно было бы использовать в иных целях.
Сперва Уэб посчитал игру достаточно увлекательной. Но он оказался одним из первых выбывших игроков. Если бы не импровизация со сменой правил, он оказывался бы в таком положении каждый раз. Однако даже под защитой новых правил он не смог показать хороший результат. Эстелль же приняла Матрицу, словно была рождена для этой игры и буквально через полчаса ее длинноногая худенькая фигурка, такая же тонкая как у местных мальчишек, стрелой проносилась среди калейдоскопа бегающих игроков с поразительной грациозностью и быстротой. Когда пришло время ленча, запыхавшийся Уэб со своим уязвленным чувством собственного достоинства, более чем приветствовал возможность выбраться из города в жаркий полудень пологих холмов.
- Они такие хорошие, мне нравятся, - сказала Эстелль, приподнявшись на локте, и задумчиво куснула дыню, больше похожую на тыкву зелено-серебристого цвета, которую ей преподнес один из мальчишек- ониан очевидно в качестве приза. При первом же укусе, послышалось тихое, но длительное шипение и воздух вокруг них наполнился столь сильным ароматом пряностей, что Эстелль пришлось чихнуть сразу пять раз подряд. Уэб было засмеялся, но его смех неожиданно прервался пароксизмом собственного чиха.
- О да, они нас _л_ю_б_я_т_, - выдохнул он, вытирая глаза. - Ты так здорово сыграла в их игру, что они подарили тебе бомбочку, наполненную газом для чихания. Результат - ты больше уже не игроспособна.
Тем временем интенсивность запаха резко снизилась благодаря налетевшему ветерку. Еще через минуту Эстелль осторожно запустила пальцы в рану, нанесенную плоду и разломила дыню пополам. Больше ничего не произошло; запах стал вполне переносимым, и даже едва заметным, но одновременно вызвал усиленное слюноотделение. Эстелль передала Уэбу его половинку. Тот впился зубами в хрустящую белую плоть гораздо активнее, чем намеревался. Результат заставил его прикрыть глаза; вкус был похож на быстрозамороженную музыку.
Они прикончили плод в уважительной тишине и, утерев рот хитонами, снова улеглись на траву. Потом Эстелль сказала:
- Хотелось бы побеседовать с ними побольше.
- Мирамон говорил с нами на вполне сносном языке, - сонно ответил Уэб. - Ему и не нужно было нудно учить наш язык. Здесь у них это делается с помощью машин, как это было у нас во времена Бродяг. Хотел бы я вернуть те времена.
- Гипнопедия? - спросила Эстелль. - Но я думала, что с этим покончено и забыто. Ведь в действительности ты не _у_ч_и_ш_ь_с_я_ таким образом просто узнаешь факты.
- Точно, только факты. Естественно, так нельзя научиться пониманию. Для этого у тебя должен быть наставник. Но это было вполне неплохо для запоминания таких вещей как 1х1=10, или таблиц на обложке книги, или 850 слов, более всего необходимых для изучения нового языка. Обычно уходит около пятисот часов для набивания башки всеми этими знаниями с помощью обратной ЭКГ-связи, мерцающего видения, звукового повтора и я не знаю чего там еще - и все это время ты находился под гипнозом.
- Звучит забавно, - сонно прокомментировала Эстелль.
- То, что должно быть легким, таковым и является, - ответил Уэб. Какой смысл учить такие вещи с помощью зубрежки? На это уходит слишком много времени. Ты сама знаешь, что можешь выучить какую-то вещь за десять повторений или пять, а у других детишек на это может уйти тридцать повторений. И тебе придется просидеть дополнительно двадцать или двадцать пять повторов, в которых ты вовсе не нуждаешься. Если я что и ненавижу в школе - так это зубрежку - время затраченное попусту, когда его можно было бы использовать на что-то более стоящее.
Неожиданно Уэб осознал, что уже некоторое время слышит странный хлопающий звук, доносящийся с вершины холма позади. Он хорошо знал, что опасных животных на планете Он не было. Но поймал себя на том, что уже какое-то время слышит этот странный звук, и у него появилась мысль, что быть может, его определение опасного зверя не обязательно должно совпадать с таковым у ониан. Так или иначе, он мог лишь надеяться, что это окажется только тигр. Он быстро повернулся, опершись на локти и колени.
- Не глупи, - произнесла Эстелль, не пошевелившись и даже не открыв глаза. - Это всего лишь Эрнест.
Из-за вершины холма показался свенгали и покатился, похрустывая, через высокую траву, сотворяя целую симфонию отчаянной дезорганизации. Он лишь мельком 'взглянул' на Уэба и затем склонился над Эстелль с укоризненным взглядом совершенно позабытого зверька, но по-прежнему - он надеялся, что все это заметят и оценят - твердого в своей искренней преданности. Уэб подавил возникший было смешок, потому что едва ли можно было винить это существо. Оно было столь же безмозглым, как и бесполым несмотря на свое прозвище - оно не смогло придумать никакого иного способа следовать за Эстелль, кроме как принять участие в игре и повторить каждое ее движении в Матрице, для которой существо абсолютно не было приспособлено и только сейчас закончило ее. Просто счастье, что дети не сочли это создание одним из игроков, иначе бедному Эрнесту пришлось принять роль выбывшего - и об этом Уэб подумал с неосознанной неприязнью вплоть до самого конца времени.
- Мы могли бы и здесь заняться этим, - неожиданно выпалил Уэб.
- Чем? Гипнопедией? Твоя бабушка нам не позволит.
Уэб повернулся и снова сел на траву, выдернув при этом длинный пустой внутри стебель бамбукоподобной травы и вонзив в задумчивости в мякоть корешка свои зубы. - Но ее здесь нет, - сказал он.
- Нет, но она обязательно приедет, - сказала Эстелль. - Она ведь школьный воспитатель на Новой Земле. Мне не раз приходилось слышать, как она воевала по поводу гипнопедии с моим отцом. Когда я еще была маленькой. Она обычно говорила ему: 'Зачем вы учите ребятишек всем этим вычислениям и истории? Что полезного от всего этого тем, кому предначертано когда-нибудь улететь осваивать новые планеты?' Обычно после такого пассажа, мой папаша нес какую-то ужасную чепуху.
- Но сейчас ее здесь нет, - повторил упрямо Уэб с легким ударением. Только сейчас он вдруг понял, что лицо Эстелль с прикрытыми глазами, было столь прекрасно в своей безмятежности под лучами бело-голубой звезды в это однодневное лето, гораздо прекраснее, чем что-либо виденное им прежде. Он понял, что больше ничего уже не хочет добавлять.
А в этот самый момент, свенгали, уже достаточно отдохнув что бы прийти к консенсусу среди разбросанных по его телу ганглиевых клеток, служивших ему мозгом, заключил, что, сколь бы ни было плохо, его долгий преданный 'взгляд' на Эстелль ничего хорошего ему не дал. В то же время одно из его щупалец все это время подрагивая и подтягиваясь к одной из корок дыни, неожиданно преодолело незримый порог и телеграфировало назад, остальной части зверька о значении этого едва заметного запаха специй. Все остальное существо Эрнеста с радостью перетекло в это щупальце и свернулось вокруг этой корки; а затем моллюск безнадежно покатился вниз по холму, свернувшись шариком, но корка дыни была надежно зажата у него в середине. Когда существо покатилось, оно издало тонкий переливчатый свист, заставивший пошевелиться волосы на позвоночнике у Уэба - первый раз он услышал, чтобы свенгали издал звук - но существо ни за что не хотело расставаться с своей добычей. Наконец оно плюхнулось в небольшой ручеек, лениво текущий внизу в долине, и его медленно понесло вниз по течению, несмотря на его едва
