что Апостол Джорн уже запросил своих офицеров на Новой Земле, подвергая проверке утверждения Амальфи. И те конечно ответят, что пока они не испытывали никаких трудностей подобного рода, но сам этот запрос сделает их весьма подверженными антиапостольскому образу мыслей.
Амальфи включил приемник среднего диапазона волн и настроился на федеральную радиостанцию Новой Земли. Следующим шагом будет ужесточение приказов о запретных зонах для Воинов Господа, не несущих вахту и он хотел быть уверенным, что ему удастся услышать их содержание. Если только офицеры Джорна выразят эти приказы в соответствующей форме, они приведут к тому, что в городе появятся настоящие наблюдатели. И, естественно, давно уже не существовало ни одного сержанта периметра, да самой определенной границы города более не существовало, разве что в памяти Отцов Города. И кто-то определенно пострадает.
И это будет тот инцидент, о котором 'де Форд' определенно не сообщит - 'Я ничего не слышал об этом; прошу извинить меня, но я не могу быть везде одновременно; я все это время пытаюсь не допустить этих парней к Отцам Города - они хотят задать им массу вопросов о развитии идей, которые могут нагрузить машины работой на многие дни; я уже говорил им, что я не знаю, как управлять Отцами Города, но если один из них нацелит на меня спиндилли и скажет 'Соедини-ка меня или...' - что ж...'
Эта речь без сомнения покажет, что 'Комиссар Общественной Безопасности' отрекается от своих обязанностей. За сим последует создание вооруженного патруля Воинов вокруг самого города Бродяг. Тогда Амальфи придется уйти в подполье и все остальное будет только в руках Марка. Что предпримет Хэзлтон невозможно предположить, Амальфи не хотел даже знать, как это будет происходить. Одним из дефектов закрученной им программы было то, что она, как правильно подозревал Джорн, базировалась на лжи, в то время как хороший обман должен всегда содержать какой-то фундаментальный камешек правды, который бы больно колол как босые ноги разумных, так и просто подозрительных людей. Если же прямо и грубо называть вещи своими именами, нет никаких шансов, что местные Воины увлекутся стохастицизмом, да такой возможности никогда и не существовало. Даже если задуманная Амальфи программа увенчается успехом и Джорн отзовет своих людей, он весьма пристрастно допросит их обо всем, прежде, чем вернет заложников Амальфи. То, что он обнаружит, будет нести отпечаток деятельности Амальфи, слишком очевидный и потому неубедительный. Именно поэтому Хэзлтону придется импровизировать самостоятельно. Амальфи не будет знать о его действиях ничего и при всем желании не сможет ничего изменить.
Хотя весь план, от которого теперь зависели жизни Ди, Уэба и Эстелль, сам по себе - бледный образчик выдумки, тем не менее Амальфи приходилось довольствоваться тем, что имелось в его распоряжении.
Но, похоже, программа срабатывала. В течение недели, все отпуска Воинов были отменены со ссылкой на специальные 'ориентационные молитвы', присутствие на которых являлось обязательным. И хотя не было известно как отнеслись Воины к отмене своих отпусков с целью укрепления веры, предполагаемый инцидент внутри города произошел буквально на следующий день и 'Комиссар Общественной Безопасности' получил соответствующий нагоняй от Хэзлтона, который потребовал от него объяснений, как он допустил такое. Амальфи выпалил заранее заготовленную ложь и укрылся в резервной связной подстанции внутри корпуса Отцов Города.
На следующий же день патруль Воинов рыскал по всему городу Бродяг, и Амальфи оказался в изоляции. Далее все зависело только от Хэзлтона.
К концу недели всем Воинам было приказано сдать свои спиндилли в обмен на обычные полицейские парализаторы. Амальфи понял, что этот раунд он выиграл. Когда армию победителей разоружают собственные офицеры, это уже не армия. Нужно некоторое время, пока она начнет разваливаться сама, только чуть-чуть подталкивать этот процесс извне. Когда информация о таком развитии событий дойдет наконец до Джорна, тот предпримет какие-то действия, и очень быстро. Хэзлтон явно проявил несколько излишнюю четкость в действиях, что в общем-то было в его привычке. Но ничего другого, кроме ожидания, для Амальфи не оставалось.
Последний из блокирующих кораблей Воинов только-только произвел посадку, как Уэб и Эстелль уже выбирались из шлюза и бросились прямо к Амальфи.
- У нас послание для вас, - сказала Эстелль, запыхавшись; глаза ее были неестественно расширены. - От Апостола Джорна. И капитан корабля сказал, что его нужно немедленно доставить вам.
- Хорошо. Но, собственно, нет причин для спешки, - пробурчал Амальфи, стараясь скрыть свое удовлетворение. - С вами все в порядке? Они заботились о вас должным образом?
- Они ничего плохого нам не сделали, - ответил Уэб. - Они были такими правильными и вежливыми, что иногда мне хотелось кого-нибудь из них стукнуть. Они держали нас в отдельной каюте и пичкали своими трактатами, заставляли, чтобы мы их читали. Очень скоро нам все это осточертело - и просто чтение трактатов и игра с ними в дурилку.
Неожиданно он не удержался и улыбнулся, переглянулся с Эстелль. Он явно провернул нечто необычное в своей каюте во время пленения.
Амальфи почувствовал неопределенный эмоциональный толчок, хотя сам и не смог определить, что за эмоция именно это была - она промелькнула слишком быстро. - Ну ладно, - сказал он, обращаясь к Эстелль. - А где послание?
- Здесь.
Она передала ему желтую тонкую бумажку, оторванную с принтера корабельного коммуникатора Дирака. Послание гласило:
'ХХХ КМНДР ККГ ГАБРИЭЛЬ КПГ 32 ДЖОН АМАЛЬФИ Н ЗЕМЛЯ П ХСТГС ПВТ 32 Я ОТДАЮ ВАМ ПРЕИМУЩЕСТВО ПОСОМНЕВАТЬСЯ, ПВТ ПОСОМНЕВАТЬСЯ. ВЫ ОДИН ЗНАЕТЕ ПРАВДУ. ЕСЛИ ЭТО ПОРАЖЕНИЕ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАСЛУГА ВАШЕЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТИ, БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ. НО ОН СКОРО НАСТУПИТ.
ДЖОРН, АПОСТОЛ ГОСПОДА'.
Амальфи смял бумажку и швырнул ее на обожженный бетон космопорта.
- И да будет так, - произнес он.
Эстелль посмотрела вниз на комок желтой бумаги и снова перевела взгляд на посуровевшее лицо Амальфи:
- Вы знаете, что он хотел этим сказать? - спросила она.
- Да, знаю. Я знаю, что он хотел этим сказать, Эстелль. Но я надеюсь, ты никогда этого не узнаешь.
6. ОБЪЕКТ 4001 - АЛЕФНУЛЬ
Эстелль так никогда и не узнала этого - хотя в глубине души совершенно не сомневалась в том, что первый прорыв в проблеме преодоления информационного барьера приближающегося Гиннунгагапа, появился на свет благодаря ее предложению своему отцу: для познания Ничейной Земли необходимо проводить ее изучение с помощью пуль. Уэб и Эстелль все-таки были всего лишь детьми, и в последующие годы ни у кого не нашлось достаточно времени, чтобы обратить на них внимание; все оказались слишком заняты лихорадочными попытками собрать почти нематериальный объект, который должен был стать их пулей и пересечь Ничейную Землю в огромную, дополнительную, противоположную безграничность Антивселенной. На какое-то время это предположение просто отставили в сторону; существовала необходимость в прямой возможности определения современного энергетического уровня антивещества. Как только эти данные станут известны, можно было бы надеяться на точное определение даты мгновения надвигающейся катастрофы, и тогда бы они смогли точно узнать много ли времени оставалось на приготовления к смерти, - если кто-нибудь вообще и мог бы думать с достаточной степенью разумности перед лицом неминуемого прекращения всякой разумности - сколько еще осталось времени для опытов, которые могли бы дать представление о самой концепции того, что должно произойти.
И конечно же, ни у кого не находилось времени на детей; и таким образом, они взрослели, игнорируемые всеми, последние дети, которых смогла увидеть Вселенная. Совсем не удивительно, что они просто привязались друг к другу; они бы сделали это при любых других обстоятельствах, потому что не подлежали сомнению уготованные им судьбы, которые бурлили в субмикроскопических завитушках и сеточках нуклеиновых кислот их наследственности.
Эстелль взрослела в мире забывчивых взрослых и заняла среди них свое место, но они даже не заметили, в кого она превратилась - в высокую, худощавую и гибкую, как тростинка, сероглазую, черноволосую, с белой кожей, спокойным лицом девушку - в красавицу. Эти старики были столь же равнодушны к красоте, как и равнодушны к юности; они были полностью счастливы тем, что могли использовать остро отточенное лезвие математического дарования Эстелль, которым они пользовались для
