Указательный и средний пальцы его правой руки начали слегка побаливать; неожиданно он понял, что давит на кнопку уже долгое время с гораздо большей силой, чем это необходимо, словно Вселенная могла прийти к своему концу вот тут же, сразу, если напряжение, приданное им своей руке вдруг ослабнет хотя бы на секунду. Тем не менее, он не ослабил нажима, потому что усталость не позволяла ему прикинуть насколько можно ослабить давление, а он не хотел рисковать разрывом контакта.
- Он совершенно не похож ни на что. Надо быстренько окрестить его, прежде, чем он удерет от нас.
- Я боюсь давать ему имя, - страдальчески улыбнувшись, сказал Гиффорд Боннер. - Любое имя обещает слишком многое. А как насчет номера? В те годы, на заре космоплавания, когда запускались первые беспилотные спутники, они получали порядковые номера, как и кометы или другие небесные тела. Греческая буква и год. Первый спутник, например, был назван Объект 1957-а.
- Что ж, мне это нравится, - сказал Джейк. - За исключением греческой буквы. Эта штука не должна быть просто индексирована каким-то числом, которое когда-либо использовалось для обозначения известной или, по крайней мере, понимаемой ситуации. Как насчет использования бесконечных интегралов?
- Очень хорошо, - согласился Гиффорд Боннер. - Кто же получит честь быть крестным отцом?
- Я, - сказала Эстелль.
Она вышла вперед. Она не осмелилась прикоснуться к объекту, но протянула руку:
- Нарекаю тебя, ОБЪЕКТ 4101 - АЛЕФНУЛЬ.
- А следующий, если предположить, что нам повезет, - произнес Джейк, - может стать Объектом 4101- С, что обозначает энергию континуума, и следующий...
Послышался мягкий звон. Удивленный Амальфи посмотрел на часы. Красная стрелка только что прошла третью четверть первой секунды после отметки 'Ноль'. В центре зала дым устремился к потолку закручивающейся спиралью; а пузырь с крошечными точками света внутри него - исчез.
'Объект 4101 - Алефнуль' отбыл, и никто из присутствовавших этого не заметил.
Через долю секунды Амальфи вспомнил, что может уже отпустить кнопку. Но его правая рука продолжала дрожать еще долгих пятнадцать минут.
Ожидание было ужасным. Конечно же, никто не думал, что посланец вернется через несколько часов или даже несколько дней. Если бы это произошло, то означало бы, что сам Гиннунгагап следует за ним по пятам, таким не оставляя никакого времени даже на спектральный анализ разноцветных звездочек и оставляя возможность лишь сидеть с опущенными руками в ожидании, когда ветер задует твою свечу.
И все же сам факт существования подобной возможности, оказался достаточным, чтобы гарантировать поддержание вахты смерти в огромном, темном, старом зале - вахту смерти, оживленную лишь тем, что все приборы, которые наблюдали за снарядом, тут же прекратили выдачу каких-либо показаний в момент его отправления, но не засекли никаких феноменальных явлений при самом моменте отправления. Даже спиндиззи оказались не подготовлены к тому, чтобы сообщить каким образом была применена та волна энергии, которой они запустили посланца; что вообще-то должно было ободрять как отрицательное свидетельство того, что посланца не забросило в каком-то уже известном и ненужном направлении, но при сложившихся обстоятельствах это лишь добавляло унылого напряжения. Куда ушел весь энергетический залп? Очевидно - в никуда.
Обычно Амальфи редко снились сны (а точнее, как и большинству Бродяг, ему снились сны почти каждую ночь, но утром он ничего не помнил); но теперь, в этих ночах постоянно присутствовал призрак сферического, окутанного дымом шара с сияющими глазами Аргуса, скитающегося в лабиринте искривленных мировых линий, из которых ему никогда не выбраться, а в его центре крошечная кристаллическая фигурка пищала голосом Амальфи:
Не из земли я вырос, не из соли,
А только из своей душевной боли...
...пока мировые линии вдруг не превратились в удушающую горящую паутину.
Он находился там же, в зале, он просто задремал. Его разбудил сигнал тревоги. Теперь, когда он проснулся, шум был гораздо менее громким, чем должен быть; приборы должны были подавать тревожные сигналы относительно каждой из звездочек внутри посланца и не менее трети из них уже звенели. В центре комнаты снова плавала призрачная сфера, теперь не превышавшая баскетбольный мяч, большинство глаз Аргуса погасли и те, что остались сияли ослабленно, словно глаза умирающего.
Насколько знал Амальфи, этот призрак призрака, со столь большим числом холодного пепла во внутренних очагах, казался не зловещее, чем любой результат научного эксперимента; он даже мог быть обещающим; но он не мог избавиться от ранее приобретенного во сне ужаса.
- Все произошло довольно быстро, - сказал голос Джейка.
- Очень быстро, - подтвердил голос доктора Шлосса. - Но теперь, когда он вернулся домой, у него осталось около двадцати одного часа жизни. Давайте-ка снимем все показания - времени остается не так уж много.
- Я уже начал считывание проб. Камеры тоже работают.
Внутри призрака умерла еще одна звездочка.
Последовала короткая тишина, затем один из техников доктора Шлосса произнес нейтральным голосом:
- Распад пи-мезона у ядра железа. Похоже на естественную смерть. Нет, не совсем: спектр резко сдвинут в область гамма-излучения.
- Отмечено. Следующей должна быть серия радий-палладий. Наблюдайте должна пройти диагональная дезинтеграция; она может пересечься с серией железа...
Звездочка полыхнула и взорвалась.
- Вот она!
- Отмечено, - произнес Шлосс, рассматривая пространство сквозь гамма-лучевой полярископ.
- Засек. Вот так штука! Она пересекла барьер цезия; что это может означать?
- Сейчас не имеет значения, засекай. Не останавливайся для интерпретации, просто записывай.
Призрак, казалось, заколебался и слегка сморщился. Чистый, разрывающий барабанные перепонки, звук затрепетал и умер, переместившись вверх по частоте, в область неслышимого.
- Один час прошел, - сказал Шлосс. - Осталось еще двадцать. Как долго звучал этот сигнал?
Ответа не поступало в течение нескольких минут, затем другой голос произнес:
- Мы пока еще не определили его с точностью до мгновения. Но он был довольно коротким - примерно сорок микросекунд, и сдвигался по Допплеру не в том направлении. Он распадается во времени, доктор Шлосс - и возможно, не просуществует и десяти часов.
- Сообщите данные по уровню распада с точностью до мгновения при следующем сигнале и не пропустите его. Все происходит настолько быстро, что нам придется произвести пересчеты всех эмиссионных записей по кривой распада. Джейк, у тебя есть что-нибудь на радиочастотах?
- Масса всего, - ответил Джейк. - Но пока ничего определенного. Все расползается - как я подозреваю, в соответствии с вашим уровнем распада. Ну что за свалка!
Так пролетел второй час, за ним - третий. Вскоре Амальфи потерял понятие о времени. Само напряжение, беспорядок, накопившаяся усталость, полная неясность эксперимента - все вместе оказало свое воздействие. Это были наихудшие возможные условия, при которых приходилось собирать даже обычные данные, не говоря уже о том, чтобы снимать показания по эксперименту с такой степенью критичности. Но в который уже раз Бродягам приходилось обходиться тем, что имелось в их распоряжении.
- Теперь все, - нахмурившись, произнес доктор Шлосс. - Время закрываться. Отойдите подальше; последним будет уничтожен кристалл.
И исследователи и зрители - те несколько зрителей, чей интерес был достаточно силен, чтобы остаться, - отошли к стенам затуманенного зала. Гул под их ногами поднялся как по громкости так и по высоте тона, и призрак, бывший 'Объектом 4101 - Алефнуль', исчез, скрытый экраном спиндиззи, поляризованным до полной непроницаемости.
Сперва сферический экран был совершенно похож на зеркало, отбрасывая гротескно искаженные изображения молчаливых наблюдателей. Затем в его центре появилась крошечная яркая точка света, медленно выросшая до болезненной бело-голубой интенсивности. Она отбросила длинные паутины и усы
