Даниилычу путать какую-то поганую политику с геометрией таинственных пространств. Митя видел загадки этой геометрии не раз. В Елькиной стране Нукаригва.
2
В то утро, после ночного приключения, Митя поднялся рано. Едва родители ушли, он тут же включил компьютер. Перечитал вчерашнее. Погрузился в унылость. То, что вчера писал он с удовольствием, сейчас казалось бледным и никому не нужным... Дальше, правда, будет интереснее. Как чуть не потонули, когда открылась течь, как поймал их потом на берегу хозяин лодки. Ухватил под мышку Лёшку и понес. Мите, Вовке и Лариске поневоле пришлось идти следом, не отдавать же младшего члена команды на растерзание злодею... И как дядька запер их всех в сарае... Ну и что? Запер, а потом выпустил, даже уши не надрал, хотя обещал... Можно, конечно, что-то и придумать для пущего интереса. Какую-нибудь историю с подкопом и бегством. И как при рытье подкопа нашли сундук со старинными деньгами и таинственным письмом. И...
Но придумывать не было времени. Часики в углу экрана показывали 08.55. Елька вот-вот окажется у подъезда. А может быть, уже и там.
Лифт, повизгивая, отвез Митю вниз, прямо к почтовым ящикам. В своем ящике Митя разглядел сквозь глазок что-то желтое. Странное дело! Почта приходит лишь после одиннадцати... Ключик у Мити всегда был с собой. Жестяная дверца откинулась, Мите на руки упал большой конверт из оберточной бумаги. Без адреса, только с синей надписью из угла в угол: 'Мите Зайцеву'.
Отчего-то сильно волнуясь, Митя рванул слабо приклеенный клапан. Вытащил два фотоснимка. Крупные, блестящие. Одинаковые.
На снимке Митя, согнувшись, высыпал из ведра картошку в корзину дородной тетушки, а Елька -- на переднем плане -- стоял на руках, и ноги его в воздухе изображали хитрый иероглиф. А на перевернутом лице сияла крупнозубая улыбка.
Митя тоже заулыбался. И забыл литературные огорчения.
На обороте снимков стоял лиловый штамп:
Корреспондент газеты
'Гусиное перо'
Жанна Корниенко
(Jannet Corn)
Ай да 'стюардесса по имени Жанна'! Точнее, Жаннет! Успела проявить, напечатать и не поленилась отыскать Митин дом. И так деловито, по-журналистски: бросила в ящик -- вот и все. Получите, что обещано...
Митя сунул снимки в конверт, а конверт под футболку. Чтобы не показывать раньше времени Ельке -- пусть будет сюрприз
Елька сидел на лавочке. Быстро встал, заулыбался навстречу. Выглядел он взъерошено. К 'штурвально- корабельной' рубашонке пристали несколько репейных шариков, ноги в подсохших царапинах, сосульки волос торчат рожками, словно ему только что вымыли голову. А улыбка -- виноватая. Елька не решился ничего сказать, поздоровался только глазами.
-- Доброе утро, миллионер, -- усмехнулся Митя. -- Ну, идем на почту. Деньги-то взял?
-- Не-а... не взял...
-- Почему?
Елька опустил плечи и стал смотреть в сторону. Намотал на палец трикотажный подол рубашки.
-- Я их так отдал... маме Тане... Мить, я ей все рассказал.
-- С тобой не соскучишься, -- вздохнул Митя. С явным облегчением. -Но ты же не хотел...
-- Не хотел... а она среди ночи вернулась, а я не сплю, а она говорит: 'Чего ты, Елик, не спишь? Случилось что-то?' Ну, я и... вот...
Кажется, у Ельки заблестели ресницы. 'Ох ты, непутевое создание' (это мама так говорила маленькому Мите, когда он признавался в каких-то грехах).
-- Знаешь, Елька, может, это и лучше... -- Митя сел, притянул его, посадил рядом. -- По крайней мере теперь ничего не висит над душой.
-- Ага... -- Елька вытер нос о коротенький рукав.
-- Она тебя отругала?
-- Нисколько. Поохала только: 'Горюшко ты мое бестолковое. Чего же ты мне сразу-то не сказал, когда я дом перевернула, деньги эти окаянные искала? Ну да ладно, значит так Господь рассудил...' Мить, но она теперь знаешь чего боится...
-- Чего?
-- Будто я эти деньги не заработал, а... опять где-то... добыл так же... Утром увидала, что у меня голова в пыли, давай мне ее в тазу мыть, а сама спрашивает: 'Елик, скажи правду. Ты не выдумал это все про картошку и про того мальчика, про Митю? Ты признайся, я не рассержусь...'
-- Но ты же не выдумал!
-- Вот я и говорю!.. Митя, пойдем ко мне, а? Ты маме Тане скажешь, что все было по правде. Чтоб она совсем ничего такого не думала.
-- Да не надо никуда ходить! Вот доказательство! -- Митя выдернул из-под футболки конверт.
-- Вот это да... -- Елькино улыбчивое изумление длилось целую минуту. Он так и сяк разглядывал снимок, даже вниз головой. То есть себя-то как раз головой вверх...
-- Можно взять насовсем?
-- Конечно. Один тебе, другой мне! -- 'Тебе половина и мне половина', -- толкнулось в памяти, и почему-то Митя смутился.
-- А можно его повесить на стенку?
-- Чего ты спрашиваешь! Твоя карточка...
-- Но ведь на ней и т ы. Не каждый любит на стенке висеть.
-- Ладно, я вытерплю, -- рассмеялся Митя. Все-таки Елька был забавное существо.
Но Елька вдруг поскучнел. Съежил плечи, зацарапал краем снимка ногу над коленкой, примолк. Чтобы расшевелить его, Митя спросил:
-- Елька, а почему тебя так зовут? Какое у тебя полное имя?
-- Полное? Олег... -- сказал он полушепотом.
-- А почему -- Елька?
-- Не знаю. Мама так стала звать, когда родился. Еще т а мама. -- Он согнулся, твердым углом фотобумаги нацарапал на загорелой коже белые буквы: Ел... Потом будто испугался, стер их помусоленным пальцем. -Мить...
-- Что... Ель?
-- А давай все же сходим к нам. Фотокарточка -- это хорошо, а живой человек это же все равно... доказательнее...
-- Да ну, Елька. Неудобно как-то...
-- Да чего неудобно-то... -- бормотнул он. И согнулся сильнее. И на полустертую букву Е упала крошечная капля. Елька быстро снял ее мизинцем, а мизинец лизнул.
-- Елька, да ты что! Ну, пойдем, раз надо...
Елька покачал кроссовками (они чиркали по пыльным подорожникам, что росли в щели асфальта). Прошептал, не подняв головы:
-- Ты, наверно, думаешь: вот липучка... Ты не бойся, я не буду приставать со своей дружбой. Только сходим, и всё...
-- Балда! Не боюсь я никаких приставаний! Говорю же: идем!
А себе сказал с хмурым ехидством: 'Впрягся -- вези...' И вспомнил вчерашнюю телегу. Как они с Елькой...
3
В старом деревянном доме, на лестнице, пахло как в лицейской столовой -- кислой капустой. А еще -- пережаренным луком. Но в Елькиной комнате -- совсем иначе: какой-то травой, вроде полыни, и только что поглаженным бельем. Это белье мама Таня укладывала в рассохшийся шкаф.
-- Мама Таня, вот он, Митя, -- сказал Елька с порога. С тихим торжеством. -- А ты говорила, что его нету.
Она глянула из-за приоткрытой дверцы.
-- Да чего ты опять придумал-то? Как это нету? Ничего я не говорила. Горюшко бестолковое...
-- Здрасте, -- скомкано сказал Митя.
