-- А что с ним теперь? -- с боязнью спросил Митя. -- Не знаешь?
-- Я боялся узнавать. А потом все же попросил маму Таню: 'Позвони туда, узнай'. Она пришла вечером и говорит: 'Его увезли в московскую клинику'... А дальше не знаю... Боюсь...
-- Елька, надо надеяться. Ты же сделал для него все. Что мог...
-- Что?
-- Когда решил т а к о е... Ты его как бы выиграл у судьбы.
-- Чего я выиграл, если я живой...
-- Это не важно! Главное, что ты в ы б р а л!
-- Не знаю, -- вздохнул Елька совсем по-взрослому. -- Может быть... А когда меня выписали, я начал доклеивать Нукаригву. Ну... как бы спасибо ей говорил. Мне в госпитале подарили старые журналы из ихней библиотеки, во-от такую пачку, я оттуда выбрал картинки... Тут ведь только сперва кажется, что все готово, а на самом деле можно еще клеить да клеить...
-- А журналов уже не осталось? Да? -- обрадованно догадался Митя, вспоминая старые 'Огоньки' на антресолях.
-- Да... но теперь это уже все равно, -- угасшим голосом отозвался Елька. И отодвинулся. -- Ничего уже скоро не будет.
-- Почему?
-- Потому что ремонт...
И Елька горестно рассказал, что недавно Тракторную усадьбу решили было сносить и всем жильцам дать новые квартиры в Садовом районе, но потом оказалось, что столько квартир не найти, и Елька радовался, что останется жить в привычном месте, среди зеленых пустырей с любимой горкой, но скоро стало известно, что во всех старых домах начнется ремонт -- чтобы хоть как-то утешить обманутых жильцов, которые устроили митинг у Белого дома.
-- А если ремонт, всё ведь обдерут и закрасят, это уж точно, -- со слезинкой в горле прошептал Елька.
-- Может, постараться отклеить все это? А потом опять...
-- Не-е. Я приклеивал крепко. Не знал же...
Десятки идей одновременно завертелись в голове у Мити. В том числе самые фантастические. Например, какой-то сверхмощный сканер, который -раз! -- отснял и отпечатал на свежих обойных листах всю Нукаригву: клей заново после ремонта!
А Елька тихо дышал рядом -- будто ждал чего-то. Правда, ждал?
Еще вчера утром ч т о был для Мити полузнакомый пацаненок, этакий акробат-забавник, потешавший ребячьи компании? А сейчас _-- как оставишь? И Нукаригва эта -- будто уже не только Елькина. Будто немного и его, Мити... Воистину, живешь и не знаешь, что будет завтра...
-- Елька, пошли ко мне!
-- Зачем?
-- Есть одна мысль. Но нужен телефон.
-- Мить! Телефон есть ближе! На пустырях!
5
Будка была покосившаяся. Стояла в лопухах. Но все же к ней вела еле заметная тропинка.
Аппарат в будке был старый -- наверно, ровесник Елькиного телевизора. Но загудел исправно, когда Митя снял трубку. И вот удача -- Жанна Корниенко ответила сразу. Митя узнал ее голос:
-- Алло-о...
-- Привет, госпожа корреспондент.
-- Приве-ет... Это кто?
-- Это благодарный Митя Зайцев. Спасибо за снимки.
-- А-а! Пожалуйста!.. -- Голос был чуть кокетливый: видимо, девочка умела 'поставить себя'.
-- А я и не знал, что ты не просто Жанна, а Жаннет Корн...
-- Это псевдоним.
-- Для подписей в газете?
-- Да... ну и вообще. Многие меня так и зовут -- Жаннет.
-- И мне можно?
-- Если хочешь... Если согласишься на одну мою просьбу.
-- Хоть на сто! -- храбро сказал он. И тут же спохватился: -- А на какую?
-- Можно напечатать вашу фотографию в газете? В 'Гусином пере'? Она выйдет первого сентября. Там будут интервью и рассказы: кто как провел лето. Представляешь, какой ударный материал! 'Семиклассник Дмитрий Зайцев заработал летом мешок картошки и теперь продает плоды своего труда жителям города'.
-- Ты спятила? Жаннет, что плохого я тебе сделал?
Она сказала надменно:
-- Не думала, что ты человек с предрассудками. Испугался?
Митя подумал. И сказал честно:
-- Испугался. Представляешь, что начнется вокруг меня в школе?
-- В лицее...
-- Тьфу! Тем более.
-- А что начнется? Ты же не краденую картошку продавал, а свою! В наши дни каждый зарабатывает, как может.
Митя глянул на Ельку. Тот, ничего не понимая, топтался рядом.
-- Ладно... Жаннет. Но услуга за услугу.
-- Изложи.
-- Сейчас... Слушай, ты сама проявляешь и печатаешь? Или отдаешь в мастерскую?
-- Я, по-твоему, кто? Дачник-любитель с аппаратом-мыльницей? -воспламенилась Жаннет на своем конце провода. -- Я, между прочим, профессионал, снимаю с шести лет! Фотожурналистика -- это творчество! Ты свои рассказы отдаешь писать кому-нибудь другому? В мастерскую!
-- Жаннет, это замечательно, что ты профессионал, -- льстиво сообщил Митя. -- Такой человек и нужен...
-- Зачем?
Он опять глянул на Ельку.
-- Тут... целой стране грозит глобальное бедствие.
-- Изложи.
-- По телефону излагать долго. Давай встретимся... Что?.. Хорошо, давай сейчас! Где скажете, мадемуазель Корн!.. Ладно! Жди... -- И повесил трубку.
Елька смотрел тревожно и нетерпеливо.
-- Ты с той говорил, которая снимала?
-- Да. Она спросила, можно ли напечатать этот снимок в газете.
-- И ты разрешил?!
-- Елька, а чего тут такого?.. Можно было и отказаться, но тогда отказалась бы и она. А нам нужен помощник.
-- Какой помощник?
-- Чтобы спасать Нукаригву.
Они встретились в сквере у фонтана перед Белым домом, и Митя изложил суть дела. (Елька стеснительно помалкивал).
-- Понимаешь, Жаннет, это такое панно во всю стену. Кому-то покажется, что чепуха, просто картинки из журналов, но человек-то, вот он, душу в это дело вложил. Для него это целая страна... Думаешь, легко, когда твою страну -- в мусор?
Жаннет слушала, надув губы. И Митя ждал, что скажет: 'Мне бы ваши заботы' (он тогда еще почти не знал Жаннет). Она качнула цыганскими серьгами:
-- Идем.
В комнате у Ельки она встала в трех шагах от стены. Медленно вертела головой минуты три. Потом проговорила тоном ценителя:
-- Какое чувство композиции у ребенка....
