-- Кто алкоголик?! Да я хоть каплю когда-нибудь пробовал?!
-- Но если ты, даже н е п р о б у я, по запаху уже различаешь сорта, о чем это говорит?!
-- Но я же пошутил!
-- В каждой шутке есть доля правды!
Маму успокоили только обещанием немедленно перемыть всю посуду и не включать сегодня 'эту чудовищную дребедень' -- сериал 'Космическая полиция'...
3
Ремонт в Елькином жилье был сделан стремительно -- за неделю. Правда, мама Таня говорила, что 'не ремонт это, а сплошной грех'. Кое-где подлатали, подмазали, заштукатурили, вот и вся работа. Зато Елька был счастлив -- стена для Нукаригвы вот она, готовенькая. Три стены мама Таня и Елька оклеили обоями, а эту, главную, -- газетами. Чего зря тратиться на лишний рулон, если все равно будут фотографии!
Печатали куски Нукаригвы у Жаннет, по вечерам. Неспешно, про четыре-пять листов за вечер. Жаннет говорила, что монументальная творческая работа не терпит суеты. Под красной лампочкой резали бумагу на прямоугольники -- пятьдесят на шестьдесят, потому что более крупные не помещались в ванны для химикатов. И все равно кадры были слишком большие, высоты увеличителя не хватало, приходилось направлять его свет на пол.
Сели на корточки, положили на паркет бумагу, щелкнули выключателем, отсчитали тридцать секунд. Потом опять -- щелк, и в проявитель.
-- Митя, не передержи...
-- Нет, я уже умею.
Потом снимок в воду. В закрепитель, опять в воду...
Готовые отпечатки промывали под краном в ванной и сушили там же, пристегнув к веревке бельевыми прищепками
Мама Жаннет относилась к 'мокрым делам' с пониманием. Она была похожа на дочь -- такая же курчавая, разноцветная и решительная, только крупнее.
Бумага в рулоне оказалась матовая, глянцевать не надо. Жаннет говорила, что это прекрасно: не будет бликовать не стене.
В чуланчике с красной лампой было тесно и все же хорошо. От похожего на железную печурку увеличителя несло уютным теплом. С больших фотографий на стенах смотрели сквозь красный свет всякие люди (снимок с Митей и Елькой тоже был здесь).
Елька, чтобы не было лишней толкотни, часто устраивался высоко на скрипучем шкафу. Сидит и постукивает пятками о фанерные дверцы. При печати снимков толку от него было не много. Вот при промывке в ванной -там он был на своем месте!
Работали и болтали о том, о сём. Митя рассказывал о приключениях 'корсаров Зеленых морей' (и давал волю фантазии!). Жаннет часто говорила о своих снимках.
-- Этот парусник я сняла еще в первом классе, когда мы с мамой были в Одессе... А это в парке 'Серебряный мыс' мальчишки строят снежный городок. Я сперва сняла, а потом стала помогать. И мне же потом -- в глаз снежком. Неделю ходила во-от с таким фонарем... А здесь ребята из нашего класса на выставке военной техники. Анна Львовна, видите, волнуется? Кричит: 'Сейчас же слезьте с танка, вы его сломаете!..'
Елька обычно помалкивал. Только один раз спросил:
-- А это что за бородатый дяденька среди картин?
-- Это папа... Он художник. Он сейчас живет в Петербурге.
Елька виновато засопел. Митя -- заодно с ним. Больше не спрашивали, и так все ясно...
Был среди снимков портрет, который то и дело притягивал Митин ревнивый взгляд. Белокурый, с растрепанными волосами, мальчишка его, Митиных, лет. Улыбчивый такой, с искорками в глазах.
Один раз, когда не было Ельки, Митя сказал самым небрежным тоном:
-- Хороший снимок. Это кто?
-- Это Стасик, мой брат.
-- Брат? А... он где?
-- Далеко. Это ведь давний портрет. Не я снимала, а мама, десять лет назад.
Было в голосе Жаннет то же спокойствие, что и тогда, в разговоре про отца. И Митя опять примолк.
Между делом подошло первое сентября. Просто свинство, как быстро кончается август! В первый учебный день вышел номер 'Гусиного пера' -со снимком и короткой заметкой о 'картофельной операции'. Митя опасался шумных дразнилок, но на фото почти не обратили внимания (так, по крайней мере, тогда Мите казалось). Несколько раз подтрунили в классе -- и дело с концом. Наверно, потому, что на первом плане был не Зайцев, а какой-то незнакомый пацан-акробат.
Митя и Жаннет учились теперь оба в первую смену, а четвероклассник Елька в своей шестьдесят четвертой школе -- во вторую. Он прибегал к Жаннет прямо с уроков. Первые несколько дней стояла летняя жара, и Елька появлялся все в той же корабельно-штурвальной одежонке, только с обшарпанным рюкзачком за плечами. Скинет его у порога, а сам -- на шкаф, на привычное место. Был он беззаботный и радостный: видимо, время печальных воспоминаний и страхов кончилось.
Потом наступило зябкое ненастье. А Елька явился в прежнем виде, только поверх рубашонки -- редкая, как авоська, вязаная безрукавка. Сперва решили, что это он так, по 'летней инерции'. Митя лишь сказал:
-- Схватишь опять какую-нибудь чахотку, дурья голова.
-- Не-а...
А следующим вечером Елька прибежал опять такой же. Жаннет испуганно заругалась на него:
-- Тебе что, лето на дворе?! Пень еловый!
-- Я поспорил с пацанами в классе, что буду закаляться до октября, -а сам со шкафа тянул к горячему увеличителю покрытые гусиной кожей ноги.
-- Ты уже дозакалялся один раз, -- напомнил Митя. И вдруг догадался! Спросил прямо:
-- У тебя, что ли, нет ничего теплого?
-- Ну... есть. Только изодранное. И тесное... Мама Таня скоро получит зарплату и купит костюм, она уже присмотрела...
Митя торопливо заворошил в голове: что у него есть для Ельки -такое, из чего вырос, а износить не успел. А Жаннет вышла из чулана и вернулась с вельветовыми брюками и пестрым свитером.
-- Ну-ка, Ельник-березник, слазь. Надевай... Кому говорят!
-- Да не надо... Она правда скоро купит...
-- Ты мне порассуждай! Сейчас получишь ниже поясницы!
Елька влез в свитер. Тот был в самый раз. А про брюки Елька сказал с сомнением:
-- Девчоночьи...
-- Балда! Не знаешь, чем девчоночьи отличаются от мальчишечьих? Посмотри как следует!
Елька, видимо, не знал. Но больше не упрямился. Брюки тоже оказались впору.
-- Они... чьи?
-- Брата.
-- А он ничего не скажет?
-- Ничего. Он из них давно вырос.
-- А он где?
-- Далеко... -- опять сказала Жаннет. И Елька... он, как Митя в прошлый раз, больше ничего не спросил. Только поддернул штаны повыше.
-- Маленько сползают. Ладно, у меня дома ремешок есть... -- И толкнул руки в карманы. -- Ой! -- выхватил правую руку, сунул в рот мизинец.
Оказалось, в кармане был значок с оттопыренной булавкой. Красный ромбик с белой полоской и буквой С.
-- Стасик всегда за 'Спартака' болел... -- Жаннет отложила значок, а из Елькиного мизинца выдавила алую каплю. -- Это чтобы внутрь не попали микробы... А ты, Ельчик, теперь со Стасиком будто кровный брат...
И опять ни Елька, ни Митя ничего не спросили. Стасик же смотрел с портрета -- веселый,
