- Сережка, ты кто?.. Инопланетянин?
Он округлил глаза, белесые ресницы растопырились.
- Я?.. Ты с какой печки упал? Я - Сережка Сидоров с улицы Партизанской. И больше никто... Просто мне повезло: забрался однажды на эстакаду и нашел дорогу в Заоблачный город...
- Я не про Город. Ты умеешь превращаться в самолет!
Сережка пфыкнул губами. Скинул кроссовки, сел на моей тахте по-турецки. С подчеркнуто небрежным видом.
- Подумаешь! Да это каждый пацан сможет, если приспичит... Ну, не каждый, но многие... Я же объяснял - это с перепугу!
- Не ври, что с перепугу... Разве ты каждый раз пугаешься перед тем, как превратиться?
- Теперь-то нет, конечно! Теперь это просто... Ты тоже сможешь научиться, если захочешь.
Горькая печаль накатила на меня. И я спросил наконец и о том, что мучило:
- Но если это не сон, если все по правде... тогда почему там я хожу, а здесь не могу?
Сережка сразу затуманился. Спустил с тахты ноги.
- Я не знаю... Наверно, это зависит от Старика. Там он решил тебе помочь, а про туту не подумал. Что ему до наших забот? Они ведь просто капелька среди всех его космических проблем... А может быть, есть и другая причина...
- Какая?
- Может быть, Старик не всесилен. В том пространстве сумел тебя вылечить, а до нашего его сила не достает...
- Сережка... а он и кто?
- Не знаю, - сказал Сережка неохотно. - Он изучает Безлюдные Пространства и, кажется, даже управляет ими. То есть не совсем управляет, но пытается там что-то переделать... какие-то структуры... Он сам такая же загадка, как эти пространства.
- А они... Пространства эти... Сережка, они зачем?
Сережка опять сел по-турецки - ноги калачом. Но уже не с дурашливым видом, а серьезный такой, будто маленький мудрец.
- Это, наверно, неправильно спрашивать: зачем?.. А зачем Земля, звезды? И все на свете?.. Оно есть, вот и все. И эти Пространства тоже... Старик говорил, что сейчас они отдыхают. Как поля...
- Какие поля?
- Ну, когда идет весенний сев, не все поля засевают, некоторые оставляют, чтобы земля отдохнула! Называется - пар... Старик объяснял, что и пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более, что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. Знаешь почему? Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно как бы сохранило человеческую душу...
- Да, ты говорил...
- Ну вот! Злых людей Пространство будет отталкивать!
- Сережка! А нас-то почему башни не пускают в проход между собой? Ведь от тебя и от меня - никакого зла...
- Дело не в нас. Просто главный вход заперт для всех. Чтобы люди там раньше срока не разгадали тайны.
- Какие?
- Кабы знать...
Мне отчаянно захотелось опять туда, на заброшенную заводскую территорию - с ее дремлющими нераскрытыми тайнами.
И как раз мама заглянула в комнату.
- Милостивые государи! Я не буду возражать, если вы отправитесь на прогулку. Сейчас придет Надежда Михайловна и мы займемся генеральной уборкой.
- Мы можем помочь! - героически предложил Сережка (вот уж усердие не по разуму!).
- Конечно, можете! Самая лучшая помощь, если вы исчезнете из дома до обеда и не будете путаться под ногами.
Сначала мы отправились к Сойке - я взял для нее 'Остров погибших кораблей' (она ведь любит про море).
На крыльце бревенчатого, осевшего в землю Сойкиного дома стояла седая старуха в засаленном бархатном халате. Она была похожа на актрису-пенсионерку, которая на старости лет приохотилась к выпивке. Сразу ясно - Сойкина бабушка.
Сережка бесстрашно сказал:
- Здрасте! Сойка дома?
Старуха глянула на нас с горделивой скорбью.
- Да, молодые люди, да! Моя девочка дома. Но общение с ней, к сожалению, невозможно. Врач признал у нее корь. Моя кормилица схватила инфекцию, когда пыталась добыть для меня кусок насущного хлеба... А теперь нам не на что даже купить лекарство...
Она явно врала. Но Сережка деловито сказал:
- Давайте рецепт.
Мы лихо смотались в аптеку. У Сережки и у меня нашлись кое-какие деньги, на таблетки и порошки хватило. Мало того, мы у лотошницы на углу Сварщиков и Паровозной купили желтый банан. И отдали его Сойкиной бабке вместе с книгой и лекарствами.
Отставная театральная контролерша благодарила нас величественная, как народная артистка. Мы обещали заглянуть завтра и наконец отправились туда, куда так стремились моя душа...
По правде говоря, я был даже доволен, Что Сойки нет с нами. Жаль, конечно, что она заболела, но... зато никто не помешает нам с Сережкой быть вдвоем и говорить о самом главном - о тайнах Безлюдных Пространств и о полетах в заоблачных мирах.
Чтобы успокоить совесть, я сказал:
- Корь - это ведь не очень опасно. Только красная сыпь появляется, и надо, чтобы в комнате не было много света. Я болел, знаю...
Сережка промолчал. Он, кажется, читал все мои мысли.
Мы прошли на заброшенную территорию в обход башен и опять оказались в стране уснувших механизмов, замерших локомотивов, пустых цехов и ржавых эстакад. Опять - звенящая тишина, бабочки, чертополох и розовый кипрей выше головы.
Мы находили удивительные вещи.
В каменной будке тихо качался большущий - от пола до потолка маятник с чугунным, изъеденным оспинами диском. Качался сам собой, без всякого механизма и гирь.
- Не трогай, - прошептал Сережка, когда я хотел коснуться толстого стержня. Я отдернул руку.
Потом мы увидели бетонную трубу - с метр в поперечнике и метров пять длиной. Труба наклонно лежала на подпорках с поржавевшими роликами и была похожа на громадный, нацеленный в небо телескоп. Мы заглянули в трубу снизу... и разом ойкнули. Небо, которое виднелось в трубе, было темно-синим и звездным! Среди звезд неспешно проплыл светящийся диск. Летающая тарелка?
Мы говорили вполголоса, и ощущение, что, что всюду с нами ходит кто-то третий - молчаливый хозяин - не оставляло нас...
В просторных цехах с пробитыми крышами и сводчатых ангарах чуткое эхо повторяло наш самый тихий шепот. А рупор-динамик на решетчатой мачте сварливо сказал:
- Московское время четырнадцать часов. Передаем последние известия... Обедать не пора, а?
Мы даже присели.
По знакомому телефону в кирпичной будке я позвонил маме, что мы гуляем по окрестным переулкам, немного увлеклись и поэтому опоздаем к обеду. Мама не рассердилась.
Мы выбрались на просторную, в белых зонтичных цветах лужайку, Сережка закатил меня с креслом в тень пробитой цистерны, а сам сел напротив - на вросшее в землю вагонное колесо.
И тогда я сказал то, что раньше никак не решался. Потому что, если Сережка откажется, значит, никаких Туманных лугов и Заоблачного города, и Старика - ничего нет, Сломанная палочка - разве
