доказательство?
- Ты можешь прямо сейчас... вот здесь... превратиться в самолет?
Сережка совсем обыкновенно:
- Превратиться-то - пожалуйста. Только взлететь нельзя, мало места. Да и опасно - увидят...
- Не взлетай, просто превратись! Хоть на секунду!
Он вскочил, отбежал... И появился над соцветиями-зонтиками бело-голубой самолет с блестящими лобовым стеклом, с надписью 'L-5' и белой морской звездой на борту. И с такой же звездой на стабилизаторе голубой в белом круге. И все это - в один миг, бесшумно, только воздух качнулся, пригнул траву.
А потом - опять настоящий Сережка. Бежит ко мне, смеется:
- Ну как?
- Чудо!.. Сережка, но если это были не сны... Тогда, в те ночи... то...
- Что?
- Значит, когда мы летали, меня в постели не было?
- Не было.
- А если бы мама вошла ночью в комнату?
Сережка сдвинула бейсбольную кепку на лоб, заскреб затылок.
- Вообще-то я кой-какие меры принял. Чтоб она спала покрепче. Сказал одно заклинание, которое в школе у Старика выучил...
- Какое там заклинание, если мама почует, что со мной что-то не так!
- Да-а... Это я дал маху. Вот бестолочь...
- Ну, ничего, - утешил я Сережку. - Мама скоро уедет. А тетя Надя по ночам спит как убитая...
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Мама перед отъездом оставила мне тысячу наставлений, велела неукоснительно выполнять режим дня и беспрекословно ('Слышишь? Бес-пре-ко-словно!') слушаться Надежду Михайловну. И обещала звонить каждый вечер. Евгений Львович на такси увез маму на вокзал. А мы с тетей Надей остались вдвоем.
Она была полная, добродушная. Стеснялась спорить со мной, когда я хотел сделать что-нибудь по- своему. Только качала закутанной в клетчатую косынку головой:
- Ох, Ромушка, глядит, узнает мама, попадет нам обоим...
Сережка появлялся каждый день, а иногда и оставался ночевать. До сих пор это время у меня в памяти как солнечная и лунная карусель. Днем путешествия по окраинам, ночью - полеты...
Иногда мы забегали к Сойке. В дом к ней было нельзя, карантин. Мы передавали ей в форточку книжка и пакетики с карамелью, она улыбалась, нерешительно махала ладошкой. Бабка ее, стоя на крыльце, величественно говорила:
- Какие преданные кавалеры. Шарман...
По-моему, она была немного сумасшедшая.
Гуляли мы с Сережкой до пяти часов (в этот час обязательно звонила мама: тут уж будь дома как штык). Маму у уверял, что живу дисциплинированно и по распорядку. Да, гуляю с Сережкой, но в меру. Что ты, мама, никаких приключений!
А Сережка между тем за два приема научил меня плавать. За городом, на Платовском озере был малолюдный пляж, и там Сережка затаскивал меня в прогретую жарким солнцем воду:
- Не бойся, работай руками. Ноги при плавании не обязательны, главное - не выдыхай до конца воздух...
Я тихонько вопил от восторга. И... плыл.
Несколько раз я был у Сережки дома. Видел отца и тетку. Тетка деловитая, молчаливая, но, по-моему, не сердитая. А отец - тоже неразговорчивый, тихий и как будто виноватый - все время возился с какой- нибудь домашней работой. Со мной ни о чем не говорил, только неловко улыбался...
По ночам улетали мы на Туманные луга или на поле, где стояли каменные идолы и чудовища. Это была древняя степь какого-то исчезнувшего народа. Самое настоящее Безлюдное Пространство. Я любил подолгу ходить среди травы и камней. Просто ходить. Это была такая радость...
А через неделю наша с Сережкой счастливая жизнь нарушилась. Ночью у тети Нади схватило живот, она промаялась до утра, а когда я поднялся, не выдержала:
- Ох, Ромушка, беда-то какая... Скорую надо, а то помру. Наверно, аппендицит.
Делать нечего, я набрал на телефоне ноль-три. Там, конечно сперва: 'Мальчик, не хулигань, знаем мы эти шуточки'. Потом все-таки спросили наш номер, перезвонили и через час приехали. Тетя Надя еле шевелила губами:
- Ромушка, скажи маме, чтобы приезжала, а то как ты тут один-то...
Но я к тому времени был не один, уже появился Сережка. Часа через два он умело дозвонился до больницы, узнал, что у Надежды Михайловны Соминой не аппендицит, а воспаление кишечника и что сейчас ей лучше, опасности нет, но полежать придется недели две.
- Полетел мамин отпуск, - вздохнул я.
- Ромка, а почему полетел? Разве мы одни не проживем? Я могу совсем перебраться к тебе.
Это была мысль! Но...
- Ох, а мама потом все равно узнает...
- Но это же потом! Она увидит, что все в порядке, и не рассердится. Разве что для вида...
'В самом деле, подумал я. - Даже обрадуется, что я такой самостоятельный!'
Но самостоятельный был, конечно, не я, а Сережка. Я только и делал, что слушался его. Мы ездили на рынок и в магазин, готовили завтраки и обеды, мыли посуду, каждый день вытирали пыль в комнатах. И успевали побывать в больнице - отвезти для тети Нади передачу с фруктовым соком (остальное было запрещено). Заглядывали и к Сойке.
Сережка оказался гораздо строже тети Нади, все время находил какое-нибудь домашнее дело, и времени для приключений у нас почти не оставалось. Это днем. А к вечеру мы так выматывались, что летать уже не хотелось. Ляжем в моей комнате (я - на тахте, Сережка - на раскладушке), поболтаем немного - и в сон...
Маме я голосом примерного мальчика сообщал каждый раз, что все у нас 'в самом замечательном порядке, отдыхай спокойно'.
- А где Надежда Михайловна?
- Ушла сдавать молочную посуду.
- Почему она обязательно уходит, когда я звоню? То в магазин, то к себе домой, то еще куда-то...
- Ну... у нее такой распорядок. Тоже режим дня.
На четвертый день мама не выдержала:
- Вот что, голубчик! Ты, наверно, что-то натворил, и Надежда Михайловна уходит нарочно, чтобы не выдавать тебя. Я ее знаю: И врать не хочет, и тебя жалеет.
- Да ничего я не натворил! Честное слово!
- Попроси ее завтра в пять часов быть дома обязательно.
Вот и все! Куда денешься? Можно протянуть еще сутки, но это будет сплошная маята, ожидание маминого негодования.
- Что ты там сопишь в трубку? А?.. Ро-ман...
- Мам... я уж лучше сразу признаюсь....
И признался.
Ох что было! И какой я бессовестный обманщик, и от интерната мне теперь не отвертеться никаким способом, и не будет мне прощения до конца жизни, и...
- Ну, мама! Ну, я же хотел, чтобы ты отдыхала спокойно!
- Я совершенно спокойна! Потому что сию минуту иду на станцию и утром буду дома!
- Господи, да за-чем? Мы с Сережкой тут управляемся совершенно отлично! И еду готовим, и деньги экономим, и...
- Передай своему Сережке, что вздрючка вам будет одинаковая! По первому разряду!
Я передал тут же: Сережка стоял рядом.
- Подумаешь, - вздохнул он. - Мамина вздрючка не страшная...
