Лишь далеко за полночь утихомирилась рабочая гостиница, все паровозники разошлись по темным комнатам отдыха, заснули, и только в самом глухом углу бригадного дома, на кухне, горел свет. Олекса Сокач и Василь Гойда сидели за столом плечом к плечу, а перед ними лежала небольшая, в темнокрасном переплете книжечка, принадлежавшая Андрею Лысаку.
Они молча, внимательно, страница за страницей просмотрели ее. По записям Лысака можно было получить полное представление о профиле важнейшей карпатской магистрали от Явора до Дубни, о размерах всех новых мостов. Особенно подробно были описаны туннели.
— Зачем он это сделал? — спросил Олекса, встревоженно глядя на друга.
Гойда расстегнул форменную шинель, достал из кармана портативный фотоаппарат, заряженный сверхчувствительной пленкой, сфотографировал несколько страниц записной книжки практиканта и вернул ее Олексе.
— Отнеси на место. Только поосторожнее.
— Но… — заикнулся Сокач.
— Отнеси. Так надо.
Андрей Лысак за ужином выпил добрую порцию вина и, охмелев изрядно, крепко заснул. Он и теперь, как и полчаса назад, не видел и не слышал появления Олексы у изголовья своей кровати.
— Все в порядке? — спросил Гойда, когда Сокач вернулся на кухню.
— Спит без задних ног. — Олекса снова сел рядом с Гойдой. — Слушай, Василь, кто же он такой?
— Не знаю. Пока ничего не знаю. Очень прошу тебя, браток, не выпытывай ничего. А то, знаешь, я нечаянно, по дружбе, могу кое-что выболтать. — Гойда улыбнулся, подмигнул Сокачу.
— Да, ты разболтаешь, жди у моря погоды! — Олекса посмотрел на часы. — Пора в путь-дорогу. Пойду поднимать бригаду. Будь здоров, Василь! Ты поедешь нашим поездом или…
— Нет, я вернусь пассажирским. Мне срочно надо быть в Яворе.
Чуть брезжило, когда бригада Сокача и практикант Лысак поднялись на «Галочку». Микола Довбня сейчас же распахнул дверцы топки — белого ли накала огонь? Иванчук полез на тендер, начал подбрасывать уголь поближе к лотку. Олекса озабоченно посмотрел на манометр. Только один Андрей Лысак не нашел для себя работы. Взобравшись на паровоз, он уютно прижался спиной к теплому кожуху топки и стоя задремал.
С тракционных путей донесся бодрый голос Твердохлеба:
— Эй, чортова дюжина!.. Готов? Сокач высунулся в окно:
— Как штык, Петр Васильевич.
— Кто передом пойдет?
— Полагается вам, Петр Васильевич, старшему, опытному машинисту.
— А ты боишься лезть наперед?
— Могу и я, если благословите.
— Становись в голову и во весь дух, не оглядываясь, лети вниз. Помни, что я крепко натяну поводья, когда твой конь понесет. Поехали!
— Постойте, Петр Васильевич!
Олекса опустился на землю. Твердохлеб стоял на путях, подставив широкую спину холодному ветру, секущему снежной крупой. Руки он засунул в косые карманы пиджака. Каракулевые уши шапки спущены. Шея обмотана теплым шарфом. В предрассветных сумерках хорошо был виден темный румянец, густо выступавший на щеках машиниста.
— Ну, что у тебя?
«Говорить или не говорить?» — с тревогой подумал Олекса.
— Выкладывай скорее, а то некогда, — поторопил Твердохлеб и оглянулся на свой паровоз.
Олекса начал издалека, осторожно, чтобы не вспугнуть Твердохлеба:
— Петр Васильевич, вы знаете, какое у нас в Яворе положение: не успеваем вывозить заграничные и наши грузы. Торговый оборот с Чехословакией и Венгрией вырастет вдвое, если быстрее будем поднимать поезда в горы и быстрее спускать, если наши паровозы будут работать с полной нагрузкой.
— К чему эта присказка? Выкладывай сердцевину. Живее!
— Хорошо… — Олекса в одно дыхание выложил все, к чему стремился со всем пылом своей юной, чистой души. — Надо подниматься до Буйволца не двойной тягой, как теперь, а одним паровозом. И спускаться не спарен-но, как вот сейчас мы с вами собираемся, а самостоятельно — поезд мне и поезд вам.
Твердохлеб толкнул плечом молодого машиниста:
— Ну и говорун же ты, Сокач! Тебе бы на собраниях с докладами выступать. Приедем вот домой, так звони во все колокола, туда и сюда вноси свои предложения. Может быть, чего и добьешься. А пока надо работать, как все работают. Аида!
Твердохлеб двинулся к своему паровозу. Олекса схватил его за плечо:
— Постойте, Петр Васильевич! Можно сейчас попробовать. Давайте одной тягой спустим поезд. Я стану в голову, один буду вести поезд, а вы так… с пролетной трубой… только для близнру будете поддакивать мне своими сигналами.
— Так, Олекса, так… — проговорил старый машинист, ежась под свирепым северным ветром Верховины. — Спускать поезда одним паровозом, конечно, можно. А как же в гору?
— Только до Буйволца будем идти одной тягой. Дальше дежурный толкач поможет.
— Не вытянешь в одиночку и до Буйволца. Жилы надорвешь.
— Что вы, Петр Васильевич! Ведь один раз уже вытянул и не надорвался.
— Когда это было? — нахмурился Твердохлеб.
— Вчера, когда мы с вами тащили соляной поезд. Я шел с полной выкладкой, а вы…
Олекса остановился, прикусил губу. Поздно!
Петр Васильевич круто повернулся и, подгоняемый снежным ветром, пошел к своему паровозу. Взявшись за перила, он бросил через плечо:
— Становись в хвост и не мудри, если не хочешь потерять право управления, а заодно и горячую свою голову.
Олекса не стал возражать Твердохлебу, хотя решительно не согласился с ним. Удивительно, как опытный, заслуженный машинист не понимает того, что так ясно ему, молодому машинисту Сокачу! Почему он, старый рабочий, правды не любит? Поседел в рабочих рядах, двадцать лет людей учил, звал их вперед, к новой жизни, а теперь сам за старое цепляется. Почему? Боится, как бы молодые не обогнали его?
— Слыхали? — спросил Олекса, взобравшись на свой паровоз.
— Как же! Ни одного слова не пропустили. — Кочегар Иванчук пытливо посмотрел на машиниста. — Ну и как? Испугал тебя этот… Твердолобый? Поплетемся у него на хвосте?
— Пойдем в голове.
«И зачем ему это надо? — подумал Андрей Лысак. — Чего он, дурак, поперед батьки в пекло лезет?»
— Пойдем в голове, — повторил Олекса и включил радиопередатчик.
— Говорит тринадцатая. С добрым утром, Татьяна Степановна!
Олекса переключился на прием, выжидательно смотрел на черную коробку. Радио молчало.
— Алло! Говорит тринадцатая. Татьяна Степановна, товарищ Королевич, вы меня слышите?
В динамике что-то захрипело, запищало, взвизгнуло. Преодолевая шум разрядов, откликнулся густой бас:
— Да, да! Слушаю!
—. Кто это? — изумился Олекса.
— Диспетчер Рыжов, Здравствуйте, товарищ Сокач. Доложите обстановку.
— Какую?
— Известно, какая обстановка меня интересует: огонь, пар, исправность механизмов.
— Все в порядке, — уныло отрапортовал Олекса.
— Очень хорошо. Слушайте мой приказ: выходите в парк отправления, на пятый путь, под
